Большой аргиш

Этэя отломила половину горячей лепешки и вместе с налитой берестяной чашкой чая подала Бали.

Из чума Топко слышался хохот. Смешил Баяты. Он рассказывал, как в Бедобе русский вызвал Орбочу бороться и как Орбоча, подняв русского, бросил. Тот с размаху сел на конский шевяк, отшиб зад и долго от боли икал. У довольного этим Орбочи всползали под раскосые глаза скулы.

— Полез другой, того смял. Выскочил третий и…

В чум просунулись закуржевелые головы Рауля и Сауда. Баяты по-русски подал Раулю сухонькую руку, сказав ему: «Здравствуй».

— Куда идете? — спросил Рауль.

— На Луч, — ответил Баяты. — Думали сегодня аргишить, да не поймали подаренных нам Богыдей оленей. Ждали тебя, чтобы сходить на копаницу.

— Оленей мы пригнали. Ловите. К ночи пойдем вместе.

Орбоча, полусогнувшись, вышел на сильных, коротких ногах за Раулем. Табун рассыпался вблизи жилищ.

— Которые олени Бали? — спросил низким голосом Орбоча.

— На правом ухе заруба, — ответил Рауль.

Олени Бали оказались один к одному — рослые и жирные. Выбрали тех, которые были похуже. Орбоча ушел в лес за своим маленьким стадом. Баяты вернулся к Бали сказать о своем выборе. Рауль допивал последнюю чашку крепкого чаю.

— Глазами выбрал двух белогубых быков и пеструю важенку. Скажи, ладно ли я наметил?

— Пеструю важенку не бери, — сказал Бали. — У ней было девять телят. От старухи ребят не получишь. Возьми другую, стельную. Пеструю, если она бесплодна, осенью мы ее зарежем. Ладно ли я тебе советую?

Баяты стало стыдно за то, что он вначале дурно подумал об отказе выбранной важенки. Нет, Бали такой же добряк, как и был. Недаром же за него Микпанча отдал сестру Чирокчану, не боясь ни бедноты, ни насмешек.

— Белогубые быки — братья. Оба они доброй породы. В них есть кровь от диких оленей. Они'плохо ловятся, зато хорошо возят и держат крепко тело.

Слова Бали грели Баяты, как пропеченная солнцем земля.

Он не скрыл своей радости и говорил старому забытому другу:

— Добудем золотую лисицу, сами положим тебе в гурсук.

— Тяжелая. Кто вьючить будет? Пэтэма мала. Ей и со мной одним маяты хватит.

Рауль смеясь лег на спину. Он потянулся и, зевая, велел женщинам собираться в дорогу. Этэя про себя возмутилась, что Рауль не предупредил ее об этом вчера, и молча начала сталкивать разбросанные веши в сумки, в турсуки. Пэтэма возилась с посудой, ножами, скребочками. Бали надел на себя парку, пощупал пальцем дырявую подошву унтика, который Пэтэма хотела залатать, но не успела. Баяты торопливо ставил чум, назад же вернулся со снежно-белыми, в бурую полоску выше колен камысными унтами.

— Надень-ка, друг. Эти не лучше ли будут твоих обуток? Нога твоя не больше Орбочи. — Баяты присел на корточки. — Возьми. Подошву Дугдаг пришила лохматую. Слепому только и ходить на ней: не поскользнется нога.

Этэю проняла зависть. Она бросила сборы и долго рассматривала тонкое шитье, красивый подбор камыса; прощупала пальцами мягкую, как тело ребенка, свежую мездру.

— Бери, дедушка. Унты хороши. Их только Раулю впору носить.

— Рука моя слышит пушок. Пусть он греет ноги Орбоче. Раулю ты сшей такие сама. Не сумеешь, спроси Дугдаг. Унеси-ка ты их, Баяты, назад парню. Не будем его разувать. Он на морозе, а я век в чуме.

У Баяты расползлась по глазу слеза. Сгорбленный Бали в дырявом унтике уплыл в туман.

— Собирайтесь в дорогу, — слышался его голос. — По нашему проследью идти вам будет легко. Рауль пойдет к Камню, левее Комо. А там до Луча пробредете потихоньку своим аргишом. На оленей возьми из моих похуже седла. Орбоча их подправит.

Сауд с шумом бросил собранный в кольцо долгий ремень и задернул на роге белогубого оленя петлю. Этэя зашнуровывала зыбки. Пэтэма раздевала в дорогу чум.

Ночь. Синеватой ягельной тундрой стелется редкозвездное небо. Глазом филина мелькает сквозь густые ветки справа круглый месяц. Деревья, снег, тени, блики…

Весело кочевать большим аргишом. Прохрипит в ночной тишине олень, хрустнет под взмахом пальмы сучок и упадет на тропинку, кто-нибудь кашлянет, крикнет, чиркнет спичку, напахнет табаком… Остановится аргиш передохнуть, долго ли выдернуть с вьюка лыжи, стать на них, пробежать, просмотреть на седлах подпруги, подтолкнуть на лопатки оленя поклажу, перекликнуться словом друг с другом, сесть верхом и опять аргишить, качаться в седлах. Маленькие Кордон с Либгорик спокойно спят в зыбках. Проснутся на остановке, хныкнут; но стоит только пошевелиться оленю, они не замедлят снова уснуть. Нет, хорошо кочевать. Едешь, а тебя встречает лес. Качнешься — качнется и он, мигнешь — присядет, подскочит. Начнешь тихонько спускаться под гору — тайга бросится, побежит на тебя; пойдешь в гору — лес пятиться начнет. Станешь на чумише, и все остановится вместе с тобой. Подойдет Сауд с порожняком, за ним подъедет Дугдаг, потом подойдут Баяты, Орбоча.