Большой аргиш

Вошли в лодку. В ней темнее, чем в ельнике. Так показалось со света. Остановились у двери. По крыше, над самой головой, Голенков протащил на берег куль муки.

— Эй, гости! Лезьте сюда, — поманил их Калмаков. — и Ты, красавица, проходи!

Загорелое лицо Пэтэмы Калмаков нашел хорошеньким и еще раз поманил гостей. Они о чем-то между со-бой переговорили, и первым вошел Сауд.

— Садись тут, — Калмаков похлопал рукой по кипе с мануфактурой. А для Пэтэмы растянул перед окошечком кашемировый платок с шелковыми васильками по кайме.

Не идет. Подошел сам, накинул на голову платок и вернулся к товарам. Сауду он подал оловянную трубочку с табаком.

Помаленьку огляделись, прислушались к топоту по крыше, привыкли к Калмакову. На берегу лежали, как белые олени, мучные кули. Должно быть, это и есть покрута.

Калмаков на пальце потряхивал связку золотистых, под янтарь, стеклянных бус и протягивал их Пэтэме. Она подошла и взяла бусы. Сауду он подал под табак жестяную баночку. Пэтэма стала разглядывать крытую лодку. На поперечной стенке, что отделяла нос от кормы и помещение рабочих, были полки, и на них лежал всякий товар.

Калмаков достал- из коробочки и сам надел гостям на пальцы по тоненькому золотому колечку. Потом он снова подошел к Пэтэме.

— О, что я тебе подарю-ю! Эх!.. — Калмаков перепустил на пальцах металлический пояс, расцепил пряжку и мигом охватил блестящей побрякушкой упругое тело девушки. Рука купца сползла по овалу бедра. Пэтэма смутилась, попятилась. Но тогда в ход пошла чудесная, как свежая кровь, жидкость в бутылке. Пэтэма с Саудом немало дичились жгучей сладости, отведав этой крови из маленькой, как дробовая мерка, рюмочки.

— Нет, это не вино. Вино белое, — сказал Пэтэме Сауд.

Та облизала губы и не знала, что подумать. Калмаков налил еще. Сауд не раздумывал, тогда как Пэтэма отказалась пить. Ей с первого глоточка стало жарко и липко во рту.

Началась снова неторопливая, спокойная покрута. Калмаков показывал гостям бронзовые пуговицы россыпью и на бумажках, наперстки пустые и со стеклянными цветными донышками. Тесемки, иглы-трехгранки, нашатырь от всех болезней, анисовые капли, жестянки для спичек, ладан для лечения зубов, гребни, ушеколки. Пэтэма просила у Калмакова гребень и ножницы. Он не понял и подвел ее к полкам. Она отложила просимое и долго вертела в руках шпильки, не зная их назначения. Сауду нравилось, что Пэтэме позволили трогать товары. Могут ли этим похвастаться Этэя с матерью? Он спросит их после, да не забудет спросить всех, пили ли они кровянистое вино, которое ему снова подает Калмаков. В этот раз и Пэтэма приняла угощение.

В илимку заглянул Игнатий.

— Осип Васильевич, муку всю выгрузили, сколько велел. Ребята все ушли к чуму.

— Ага!.. Федорыч, ты позови-ка от меня этого хлюста, да показывай ему винчестер, чтобы он не мешал. — Калмаков выбросил патроны.

— Пойдем глядеть… А ты управляйся, Осип Васильевич. Девчонка ладная попала. Ржаная, да шанежка. Ничего, что тунгуска. На чужой стороне и жучок мясо.

Сауд, шатаясь, будто после долгого плавания, вышел на нос. Здесь ему лучше. Жарко, в кишках пощипывает, не хочется двигаться. Игнатий быстро передергивает скобу, опускает курок, ловко показывает, ужимает пальцем в летке пружину и толмачит, что туда наталкивается десять пуль сразу. Опять работает скобой, курэчком, целится. Сауд держится за конец ствола. Он пытается внутри его разглядеть нарезы, но устало жмурятся глаза. Ему грустно, хочется спать. Они долго искали с Пэтэмой оленей. Сегодня он сказал ей про выкуп, то же самое скажет матери после покруты. Клонится голова.

— Са-ауд! Са-а-уд!..

Он ясно слышал голос Пэтэмы. Зачем закрыта дверь в лодку? Зачем дверь спиною прижимает Шагданча?

— Са-а!..

— Не пускай…

— Он пьяный! Не торопись! — Игнатий хохочет…

Сауд снова бросился к дверям, но Игнашка схватил его за грудь и оттолкнул. Удар отрезвил его. Сауд рванул скобу, у Игнашки соскользнула нога, и тесовая дверь распахнулась.

— Пэтэма, иду!

— Не пускай…

Костистый кулак Игнашки отразил наступление. У Сауда пошла носом кровь. В груди вспыхнула злоба. В руке его сверкнул наточенный нож. Стиснув зубы, Игнатий ударил Сауда винчестером по голове и вышиб память. Сауд упал. Свет заволокло дымом, в ушах шумело. Сауд лежал смирно и больше не слышал ни плача, ни призыва Пэтэмы.

Игнатий трусливо глядел на оглушенного парня.

— Убил, нет?.. Как это случилось?.. Гадина!.. Еще вздумал замахиваться на крещеного человека ножом, — бормотал про себя Игнашка. — Осип Васильевич, беда, паря, случилась. Иди сюда!

— Что там?

— Бросился, тварина, с ножом на меня. Я испугался и не помню себя, как его очекушил ружьем. Из-за тебя маленький грех доспел. Гляди, однако, умрет. Что теперь?

Калмакова бросило в жар, но он быстро овладел собой. Нужно было скорее запутать следы преступлений.

— Трусы в стукалку не играют. Игнаха, ты убил тунгусенка, ты и оттащи его от илимки подальше в траву.

Пэтэма видела, как перегнулись через борт ноги Сауда. Она бросилась было к нему. Калмаков захлопнул дверь и загородил выход. Раздался дикий рев.