Большой аргиш

Топко прикинулся спящим. Рыба будет завтра. К улову сына он проснется.

— Бересту, дедушка, я надеру. Ты устал.

— Эко, устал. За рыбой отдохну. Когда-то и я рыбаком был. Теперь хоть твоим плохоньким пособником буду. Пойдем работать.

Сауд захватил из очага головешку с огнем и вывел за собой Бали. Оба они были веселы. К молчаливым воспоминаниям о Пэтэме они привыкли и даже несколько раз поговорили о ней, о своих сокровенных намерениях. Поплакали, но тут же поняли, что клеить разбитый лук — маять себя. Горе их сроднило. Они стали друзьями. К Бали больше не возвращались горькие слова, что «чужая парка — не согрева». Своими заботами Сауд заставил его поверить, что и «чужой чум — жилище».

Смеркалось. Бали завернул на жару последнюю светильную прыщеватую трубку. Надел на палку и запалил ее на радость Сауду.

— Гляди-ка, мужичок, ладно ли, нет горит луч?

— До дна будет светить!

— То и есть.

Сауд забрал светильники в лодку. Прикинул на глаз правильность посадки остроги и засмеялся:

— Дедушка, бивал ли ты кривой острогой рыбу?

— Бива-ал, да домой воду плавил. Ты острожище-то поправь маленько на коленке, потом попали горб на огне. Станет прямо.

По совету старого друга Сауд выправил маленькую кривизну острожища и весело отчалил хрупкую лодку.

Темная, как спелая голубица, вода в тихих прилуках Сюгдюкана была неподвижна. Подмытые половодьем деревья, готовые вот-вот упасть, нагнувшись, тянулись по берегам. Их черные вершины казались не лесом, а верхом высокого яра. Желтыми паутами мельтешили в отражениях звезды. Издалека в тишине ночи Сауд услышал ворчунью — каменистую Юкту.

«Отсюда начну лучить, — подумал он. — Здесь должна держаться крупная рыба. Таймень — не карась, он любит свежую воду».

Сауд разжег на палке светильник, вставил его в лучевое гнездо лодки, встал на ноги и потихоньку начал отталкиваться тонким острожищем. Лодочка покачивалась, и отражения огня бегали по воде красными утками.

На глубине маховой сажени в освещенном кругу были отчетливо видны камни, песок, водоросли, створки раковин, затонувшие листья. Сауду приходилось щурить глаза, чтобы не проглядеть рыбу. Он пожалел, что не сделал из бересты кольца с теневым козырьком.

Светлый круг луча наплыл на тайменя. Рыба не понимала, что на нее набежало. Однако она тихонько пошевелила плавником. Сауд не первый день выходит на лов с острогой и хорошо знает рыбьи повадки.

Ослепленный таймень не видел, как повернулся в руках Сауда острогой вниз тонкий шестик. Хорошо наточенные зубцы с хрустом вошли в спину рыбы. Замутилась вода, задрожало в руках Сауда острожище.

— Какая сила! — Сауд в лодке вырвал из спины трезубец и начал снова высматривать рыбу.

Обугленную бересту сменил свежей. Яркий свет — легче розыски рыбьих стойбищ. Сауд заколол подряд шесть ленивых налимов. Вон они в лодке: слизоспинные, с сытыми брюхами.

В полутьме Сауд заметил движущуюся молочную тень и метнул в нее трезубую острогу. Луч осветил в глубине, как рябь, знакомые пестрины.

Качнулась берестянка, и Сауд вытащил рассеченную острогой щуку.

Выпученные глаза ее напоминали Сауду Шагданчу, плоский лоб — его широкую лысину.

«У-у… проклятый… люча!» — и он стукнул по острозуб бой голове палкой.

С высокой осины, ковыляя рыжеперым турухтаном, в полосе луча упал на воду скоробленный холодом осенний лист.

Сауд дожигал последний факел и торопливо гонял лодку. Глаза его мрачно смотрели в воду. Думы мешали метко бить рыбу.

Он немало удивился желтым плешинам на темной воде. Убывающая луна купалась в тихих плесах Сюгдюкана. Черная елка напоминала Калмакова, одетого в долгополый кожан. Приближалось утро. Рассвет замутил воду, ловлю надо было кончать. За ночь Сауд заколол много рыб и основательно загрузил берестянку.

Ему захотелось поесть сырого белого жира со щучьих кишок, но неприятно стало марать рыбьей слизью руки. Лучше получить все вкусное в чуме из рук матери. Он уложил поудобнее возле борта острожку, сел на сыроватое дно и погнал веслышком грузную берестянку. На стойбище встретили Сауда собаки. Перед ним, как перед хозяином, Поводливый ласково изогнул спину.

Сауд тихо вошел в сонный чум. Он был рад, что старик спит спокойно. Сел разуваться.

— Ладно ли лучилось? — спросил вдруг Бали.

— Хорошо, дедушка. Ладно ли с тобой? Ты что не спишь?

— Тебя поджидал. Вечером забыл сказать, чтоб ты не выпал из лодки. Вот и не спалось. Ты ведь теперь у меня один, дружок, остался. Уйдешь куда, мне думу оставишь. Теперь дождался, уснем вместе.

У Сауда не нашлось в ответ слов, но он почувствовал, что эта забота еще больше сроднила его со слепеньким стариком. Он хотел принести ему рыбы поесть, но Вали отказался.

— Рыбу поедим днем. Сейчас будем спать.

В чуме пахло рыбьим мясом. Это первое, что услышал Сауд, просыпаясь от крепкого сна. Он был доволен, что так кстати наткнулся на лодку. За семью теперь он спокоен. Их можно оставить одних и не думать, что будут ворчать пустые кишки. Дедушка полной щепотью на-бивал рот таймениной и запивал ее горячим наваром.

— Мама, ты давала рыбы Этэе?

— Разделили всю пополам.