Большой аргиш

Орбоча не понимает, что Гольтоулю потеря трех оленей так же не заметна, как охотнику потеря трех дробин из натруски. Как ему это растолковать? Лилиуль, досадуя на Орбочу, молчал. Когда же Орбоча засобирался в дорогу, Лилиуль поднял большую голову, уставил на него добрые глаза и, не торопясь, предупредил:

— Не носи Гольтоулю соболей. Что он тебе даст за них? Потерпи, когда добудешь, сходи лучше к Арбунче. У него оленей меньше, чем у Гольтоуля, но он не откажет. А если знаешь, где кочует Богыдя, иди к нему. Этот даст даром. Богыдя — как таежное голомо[98] — тебя, беднягу, приветит. Я не знаю, где он теперь.

Лилиуль задумался.

— Богыдя живет у меня в чуме, — ответил торопливо Сауд. — Теперь он один и слепой. Знал ли ты это, Лилиуль?

— Как один? У него была семья. Он меткий стрелок. Вся тайга ему была своей ладонью. Сказывать о чем начнет — маленький поймет. «Эко, мужичок», — прибавляет. О том ли ты старике говоришь? В тайге не одна кличка «богыди». Мало ли без отцов девки рожали богыдь. Но такой богыдя один.

— О том, о том, — подтвердил Орбоча. — И оленя, на котором я еду, он мне дал на вершине Комо.

У Лилиуля зазвенело в ушах.

— Если бы вы мне сломали ногу, мне было бы не больнее. Богыдя — слепой. Богыдя — один. — Вздох. — Сауд, увези ему от меня хоть трубку. Скажи: горбун послал. Нужда будет, приведи его ко мне, докормлю.

Все замолчали. Каждый думал только о своем.

23

Сауд на перевале простился с Орбочей. Они уговорились встретиться по первому снегу. Сауд хотел помочь Орбоче в перекочевках. Но чем? Распоряжаться оленями доброго Бали он не мог. Он только думал, что старик аргишных оленей не пожалеет. Сам же он подставит спину под безногого Баяты и этим поможет безоленному Орбоче.

Его молодую голову занимала другая тяжелая дума. Он видел русских купцов, видел кочевого бая и не знал — кто кого лучше? Сердце не лежало к ним. Ему не хотелось больше их видеть. А как это сделать, он не знал. Мешала покрута.

Сауд запутался маленькой мошкой в крепкой паутине раздумий и одиноко бился в ней.

Олень задел рогом ветку. Ветка горячо стегнула по лицу.

В тайге сучьев много. Глаза же у него только два. Приходится внимательно смотреть вперед. Сауду вспомнился слепой Бали.

«Спалить пастбище Гольтоуля не надо глаз, а как без них мстить Калмакову? Ух!..»

Сауд вынул мамонтовую трубочку — подарок старику, вспомнил горбуна.

— Нет, Лилиуль не вор! — сказал Сауд вслух.

Перебрался через речку. Она холодная. Еще десяток дней; и на тихих плесах появится ледяной «жир». Захотелось поесть. Жалко, что взял мало мяса у пастухов. Но ничего: близко чум. Идя к жилью, нетрудно потерпеть голод.

На стойбище никто еще не спал, хотя звездный сохатый перевалил за полночь. Все толковали о вестях, принесенных с Таимбы, где русские, проплывая, упустили огонь в тайгу и выжгли много леса. Погорели птица, белка, ягодники, мхи. Разбежались олени, погибли могилы, вещевые лабазы. Как об этом было не говорить допоздна?

— Кто не клюнет зайца, кто не обидит мирного? Чего не сделает русский с нашим народом? Мы теперь — в речке рыба, перегороженная заездком. Сам царь городить велел. Большой он. Куда теперь пойдешь? — Бали опустил в колени покорно руки.

— Дедушка, я в корыто к ним не пойду, — Сауд вспыхнул, как под пожарищем хвойная поросль.

— А что же будешь делать?

— Ломать буду. Корыто, городьбу. Все искрошу.

— Потом чего?

— Уйду в тайгу.

Бали знал, что молодой олень брыкается на поводу, но быстро привыкает и перестает мучить себя. Таков ли Сауд? Как скажешь вперед? Однако нелишне немножко попридержать его. Старик спокойно стал говорить:

— Мужичок, послушай-ка, ладно ли я сказывать сказку буду: «Был давно один богатырь. Ходил он везде и на всем пробовал свою силу. Сила в нем больша-ая была. За что ни возьмется, то и поломает, искрошит.

Богатырь хвастался силой, пугал людей, и все его боялись. Потом нашелся один смельчак, говорит ему:

— Ты хоть сильный, а рыбьего клея не одолеешь.

— Я ничего не знаю, что было бы сильнее меня, — ответил он. — Что — клей!

— Хочешь попытать?

Богатырь согласился. Он лег на облитую клеем каменную плиту и долго на ней лежал. Когда высох клей, человек сказал богатырю:

— Ну-ка, пробуй. Вставай помаленьку.

Богатырь пошевелил спиной, но не мог приподняться. Рассердился. Изо всей силы ударил ногой в камень и разорвал сам себя пополам.

С тех пор не стало богатыря».

— Силой, мужичок, нам теперь ничего не сделать. Ты будешь ломать и я помогу, все помогут. Маленько сломаем. А потом куда?

— Уйдем в тайгу. Все аргишим.

Тайга Сауду представлялась надежной защитой, где ни один русский не сыщет его. Сам он к русскому никогда не пойдет. Ему казалось все просто и ясно. Он забыл о князьях, баях, которые через своих людей будут знать, где его выследить. Сауду захотелось курить.

— Табак бы только… А так мне не нужен купец.

Он ткнул в боковой карман руку и вытащил трубку.

— О, забыл! Дедушка, бери-ка подарок. Лилиуль послал.

— Лили-и-уль? — пропел Бали. — Давно не видел маленького горбунка. Где ты его нашел?

Сауд рассказал про встречу, про несчастье Орбочи, про богатый чум оленевода Гольтоуля.