Большущий

– Не знаю, Паула. Думаю, маме твоя идея не очень понравится.

– Что твоя мама может знать? О, я хочу сказать, что она прекрасный, удивительный человек. Это правда. Я люблю ее. Но успех! Она думает, что успех – это еще один акр спаржи или капусты, новая печка на кухне и газ, проведенный в Верхнюю Прерию.

У Дирка возникло чувство, что Паула завладела им, что ее горячие, жадные пальцы вцепились в него, хотя они стояли порознь и смотрели друг на друга почти враждебно.

Вечером, раздеваясь в своей розово-атласной спальне, он подумал: «Что за игру она затеяла? Что собирается делать? Дирк, старина, будь осторожен!» Еще только войдя в спальню, он немедленно подошел к высокому зеркалу и оглядел себя внимательным, придирчивым глазом, не зная, что Паула в своей спальне сделала то же самое. Он провел рукой по гладко выбритому подбородку, посмотрел, хорошо ли сидит смокинг. Было бы здорово, если бы его сшил Питер Пил, английский портной на Мичиган-бульвар. Но Пил чертовски дорого берет. Как-нибудь в другой раз… Лежа в мягкой постели под атласным покрывалом, он размышлял: «Так-так, что же она все-таки затеяла?»

Он проснулся в восемь ужасно голодный. И в некотором замешательстве подумал о завтраке. Паула вроде бы сказала, что завтрак принесут в комнату. Он с удовольствием потянулся, бодро встал, включил воду и принял ванну. Когда он вышел в халате и тапках, поднос с аппетитным завтраком волшебным образом уже стоял на столике. На нем было несколько небольших блюд под крышками и очаровательный кофейный сервиз на одну персону. Рядом лежали сложенные свежие газеты. И записка от Паулы: «Не желаешь ли прогуляться около половины десятого? Дойдем до наших конюшен. Я хочу показать тебе свою новую лошадь».

Прогулка от дома до конюшен быстрым шагом занимала не так уж много времени. Паула ждала его в костюме для верховой езды. Она казалась молодой и похожей на мальчика рядом с главным конюшим Пэтом, человеком крепкого сложения. На Пауле были габардиновые бриджи, более темный, чем бриджи, пиджак и круглая фетровая шляпка с загнутыми полями. Она поздоровалась.

– Я встала два часа назад. И уже покаталась верхом.

– Терпеть не могу людей, которые поутру первым делом сообщают тебе, что встали два часа назад.

– Если ты будешь в таком настроении, мы не покажем тебе лошадь, да, Пэт?

Пэт примирительно сказал, что покажут. И действительно показал ему новую подседельную кобылу, как мать демонстрирует своего недавно родившегося ребенка – с нежной гордостью.

– Посмотрите на ее спину. По ней сразу видно, какая это лошадь, сэр. Вот по длине этой линии. Взгляните! Прямо картинка!

Паула перевела взгляд на Дирка:

– Ты ведь умеешь ездить верхом?

– На ферме я ездил на старых клячах и без седла.

– Надо будет научиться. Мы научим его, правда, Пэт?

Пэт оглядел легкую и гибкую фигуру Дирка.

– Запросто.

– Скажете тоже! – заспорил Дирк.

– Тогда мне будет с кем покататься. Теодор ни разу не сел на коня. Никогда не занимается физическими упражнениями. Не вылезает из своей огромной машины.

Они зашли в каретный сарай, просторное беленое помещение, где в ящиках под стеклом, словно драгоценности, лежали блестящие упряжь, шпоры и уздечки. На полке на стене Дирк увидел ленточки – красные, желтые, синие. И трофейные кубки. Каретный сарай его несколько обескуражил. Ничего подобного он раньше не видывал. Прежде всего там не было автомобилей. Дирк успел забыть, что люди могут ездить на чем-то другом. На чикагских бульварах лошадь давно вызывала смех. Если бы на Мичиган-авеню появился роскошный экипаж, запряженный двумя лощеными каурыми лошадками, вся улица хихикала бы и показывала на него пальцем, как будто это римская колесница с зебрами. Но здесь стоял именно такой экипаж – блестящий, без единого пятнышка. Еще был другой – легкий, двухместный, с кремовым верхом и бахромой, а также высокие двуколки, изящные и шикарные, открытый экипаж «Виктория» и две повозки для пони в придачу. Глядя на такую коллекцию, можно было подумать, что автомобиль еще не изобрели. Над всеми ними возвышалась, потрясая своим великолепием и затмевая все вокруг, огромная карета, которую положено было запрягать четверкой, – яркий образчик высокомерия, свойственного баловням судьбы. Карета содержалась в идеальном порядке. Ее подушки были безупречны. Стенки сияли. Ступеньки сверкали. Подняв на нее глаза, Дирк расхохотался. Она казалась слишком роскошной, слишком нелепой. Вдруг, повинуясь какому-то мальчишескому порыву, он взлетел по ступенькам. Усевшись, как на трон, на бежевые подушки, он выглядел настоящим красавцем.

– Карета, запряженная четверней, – так, кажется, говорят? А римских квадриг у вас нет?

– Хочешь прокатиться? – спросила Паула. – Сегодня днем? Думаешь, справишься? Все-таки четыре лошади.

Она рассмеялась, глядя на него снизу вверх. Дирк посмотрел на ее смуглое лицо.

– Нет. – Он спустился. – Думаю, примерно в то время, когда кто-то разъезжал в этой карете, мой отец тащился на рынок на своих клячах.