Божественная комедия

       Округлых скважин в камне сероватом.

¹⁶ Они совсем такие же на взгляд,

       Как те, в моём прекрасном Сан-Джованни[231],

       Где таинство крещения творят[232].

¹⁹ Я, отрока спасая от страданий,

       В недавний год одну из них разбил:

       И вот печать, в защиту от шептаний![233]

²² Из каждой ямы грешник шевелил

       Торчащими по голени ногами,

       А туловищем в камень уходил.

²⁵ У всех огонь змеился над ступнями;

       Все так брыкались, что крепчайший жгут

       Порвался бы, не совладав с толчками.

²⁸ Как если нечто маслистое жгут

       И лишь поверхность пламенем задета, —

       Так он от пят к ногтям скользил и тут.

³¹ "Учитель, — молвил я, — скажи, кто это,

       Что корчится всех больше и оброс

       Огнём такого пурпурного цвета?"[234]

³⁴ И он мне: "Хочешь, чтоб тебя я снёс

       Вниз, той грядой, которая положе?

       Он сам тебе ответит на вопрос".

³⁷ И я: "Что хочешь ты, мне мило тоже;

       Ты знаешь всё, хотя бы я молчал;

       Ты — господин, чья власть мне всех дороже".

⁴⁰ Тогда мы вышли на четвёртый вал

       И, влево взяв, спустились в крутоскатый

       И дырами зияющий провал.

⁴³ Меня не раньше отстранил вожатый

       От ребр своих, чем подойдя к тому,

       Кто так ногами плакал, в яме сжатый.

⁴⁶ "Кто б ни был ты, поверженный во тьму

       Вниз головой и вкопанный, как свая,

       Ответь, коль можешь", — молвил я ему.

⁴⁹ Так духовник стоит, исповедая

       Казнимого, который вновь зовёт

       Из-под земли, кончину отдаляя[235].

⁵² "Как, Бонифаций[236], — отозвался тот, —

       Ты здесь уже, ты здесь уже так рано?

       На много лет, однако, список[237] врёт.

⁵⁵ Иль ты устал от роскоши и сана,

       Из-за которых лучшую средь жён[238],

       На муку ей, добыл стезёй обмана?"[239]

⁵⁸ Я был как тот, кто словно пристыжён,

       Когда ему немедля возразили,

       А он не понял и стоит, смущён.

⁶¹ "Скажи ему, — промолвил мне Вергилий: —

       «Нет, я не тот, не тот, кого ты ждёшь».

       И я ответил так, как мне внушили.

⁶⁴ Тут грешника заколотила дрожь,

       И вздох его и скорбный стон раздался:

       "Тогда зачем же ты меня зовёшь?

⁶⁷ Когда, чтобы услышать, как я звался,

       Ты одолеть решился этот скат,

       Знай: я великой ризой облекался.

⁷⁰ Воистину медведицей зачат,

       Радея медвежатам, я так жадно

       Копил добро, что сам в кошель зажат[240].

⁷³ Там, подо мной, набилось их изрядно,

       Церковных торгашей, моих предтеч,

       Расселинами стиснутых нещадно.

⁷⁶ И мне придётся в глубине залечь,

       Сменившись тем, кого я по догадке

       Сейчас назвал, ведя с тобою речь.

⁷⁹ Но я здесь дольше обжигаю пятки,

       И срок ему торчать вот так стремглав,

       Сравнительно со мной, назначен краткий;

⁸² Затем что вслед, всех в скверне обогнав,

       Придёт с заката пастырь без закона,

       И, нас покрыв, он будет только прав[241].

⁸⁵ Как, в Маккавейских книгах, Иасона

       Лелеял царь, так и к нему щедра

       Французская окажется корона"[242].

⁸⁸ Хоть речь моя едва ль была мудра,

       Но я слова привёл к такому строю:

       "Скажи: каких сокровищ от Петра

⁹¹ Ждал наш господь, прельщён ли был казною,

       Когда ключи во власть ему вверял?

       Он молвил лишь одно: «Иди за мною».

⁹⁴ Петру и прочим платы не вручал

       Матвей, когда то место опустело,

       Которое отпавший потерял[243].

⁹⁷ Торчи же здесь; ты пострадал за дело;

       И крепче деньги грешные храни,

       С которыми на Карла шёл так смело[244].

¹⁰⁰ И если бы я сердцем искони,

        И даже здесь, не чтил ключей верховных,

        Тебе вручённых в радостные дни,

¹⁰³ Я бы в речах излился громословных;

        Вы алчностью растлили христиан,

        Топча благих и вознося греховных.

¹⁰⁶ Вас, пастырей, провидел Иоанн[245]

        В той, что воссела на водах со славой

        И деет блуд с царями многих стран;

¹⁰⁹ В той, что на свет родилась семиглавой,

        Десятирогой и хранила нас,

        Пока её супруг был жизни правой[246].

¹¹² Сребро и злато — ныне бог для вас;

        И даже те, кто молится кумиру,

        Чтят одного, вы чтите сто зараз.

¹¹⁵ О Константин, каким злосчастьем миру

        Не к истине приход твой был чреват,

        А этот дар твой пастырю и клиру!"[247]

¹¹⁸ Пока я пел ему на этот лад,

        Он, совестью иль гневом уязвлённый,

        Не унимал лягающихся пят.

¹²¹ А вождь глядел с улыбкой благосклонной,

        Как бы довольный тем, что так правдив

        Звук этой речи, мной произнесённой.

¹²⁴ Обеими руками подхватив,

        Меня к груди прижал он и початым

        Уже путём вернулся на обрыв;

¹²⁷ Не утомлённый бременем подъятым,

        На самую дугу меня он взнёс,

        Четвёртый вал смыкающую с пятым,

¹³⁰ И бережно поставил на утёс,

        Тем бережней, что дикая стремнина

        Была бы трудной тропкой и для коз;

¹³³ Здесь новая открылась мне ложбина.

ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ

Круг восьмой. — Четвёртый ров. — Прорицатели

¹ О новой муке повествую ныне

      В двадцатой песни первой из канцон[248],

      Которая о гибнущих в пучине[249].

⁴ Уже смотреть я был расположен

      В провал, раскрытый предо мной впервые,

      Который скорбным плачем орошён;

⁷ И видел в круглом рву толпы немые[250],

      Свершавшие в слезах неспешный путь,

      Как в этом мире водят литании[251].

¹⁰ Когда я взору дал по ним скользнуть,

       То каждый оказался странно скручен

       В том месте, где к лицу подходит грудь;

¹³ Челом к спине повёрнут и беззвучен,

       Он, пятясь задом, направлял свой шаг

       И видеть прямо был навек отучен.

¹⁶ Возможно, что кому-нибудь столбняк,