Божественная комедия

      Как от него вас сердце отвратило,

      И голова к тщете обращена?

¹³ И вот ко мне ещё одно светило[1241]

      Приблизилось и, озарясь вовне,

      Являло волю сделать, что мне мило.

¹⁶ Взор Беатриче, устремлён ко мне,

      В том, что она с просимым согласилась,

      Меня, как прежде, убедил вполне.

¹⁹ "Дай, чтобы то, чего хочу, свершилось,

      Блаженный дух, — сказал я, — мне явив,

      Что мысль моя в тебе отобразилась".

²² Свет, новый для меня, на мой призыв,

      Из недр своих, пред тем звучавших славой,

      Сказал, как тот, кто щедрым быть счастлив:

²⁵ "В Италии, растленной и лукавой,

      Есть область от Риальто до вершин,

      Нистекших Брентой и нистекших Пьявой;[1242]

²⁸ И там есть невысокий холм[1243] один,

      Откуда факел снизошёл, грозою

      Кругом бушуя по лицу равнин.[1244]

³¹ Единого он корня был со мною;

      Куниццой я звалась и здесь горю

      Как этой побеждённая звездою.

³⁴ Но, в радости, себя я не корю

      Такой моей судьбой, хоть речи эти

      Я не для вашей черни говорю.

³⁷ Об этом драгоценном самоцвете,[1245]

      Всех ближе к нам, везде молва идёт;

      И прежде чем умолкнуть ей на свете,

⁴⁰ Упятерится этот сотый год:[1246]

      Тех, чьи дела величьем пресловуты,

      Вторая жизнь[1247] вослед за первой ждёт.

⁴³ В наш век о ней не думает замкнутый

      Меж Адиче и Тальяменто[1248] люд

      И, хоть избит, не тужит ни минуты.

⁴⁶ Но падуанцы вскорости нальют

      Другой воды в Виченцское болото,

      Затем что долг народы не блюдут.[1249]

⁴⁹ А там, где в Силе впал Каньян, есть кто-то,

      Владычащий с подъятой головой,

      Кому уже готовятся тенёта.[1250]

⁵² И Фельтро оросит ещё слезой

      Грех мерзостного пастыря, столь чёрный,

      Что в Мальту[1251] не вступали за такой.

⁵⁵ Под кровь феррарцев нужен чан просторный,

      И взвешивая, сколько унций в ней,

      Устал бы, верно, весовщик упорный,

⁵⁸ Когда свой дар любезный иерей

      Преподнесёт как честный враг крамолы;

      Но этим там не удивишь людей.[1252]

⁶¹ Вверху есть зеркала (для вас — Престолы),

      Откуда блещет нам судящий бог;

      И эти наши истины глаголы".[1253]

⁶⁴ Она умолкла; и я видеть мог,

      Что мысль она к другому обратила,

      Затем что прежний круг её увлёк.

⁶⁷ Другая радость,[1254] чьё величье было

      Мне ведомо, всплыла, озарена,

      Как лал, в который солнце луч вонзило.

⁷⁰ Вверху весельем яркость рождена,

      Как здесь — улыбка; а внизу мрачнеет

      Тем больше тень, чем больше мысль грустна. [1255]

⁷³ "Бог видит все, твоё в нём зренье реет, —

      Я молвил, — дух блаженный, и ничья

      Мысль у тебя себя украсть не смеет.

⁷⁶ Так что ж твой голос, небо напоя

      Среди святых огней,[1256] чей хор кружится,

      В шести крылах обличия тая,

⁷⁹ Не даст моим желаньям утолиться?

      Я упредить вопрос твой был бы рад,

      Когда б, как ты в меня, в тебя мог влиться".

⁸² "Крупнейший дол, где волны бег свой мчат, —

      Так отвечал он, — устремясь широко

      Из моря, землю взявшего в обхват,

⁸⁵ Меж розных берегов настоль глубоко

      Уходит к солнцу, что, где прежде был

      Край неба, там круг полдня видит око.[1257]

⁸⁸ Я на прибрежье между Эбро жил

      И Магрою, чей ток, уже у ската,

      От Генуи Тоскану отделил.[1258]

⁹¹ Близки часы восхода и заката

      В Буджее и в отечестве моем,[1259]

      Согревшем кровью свой залив когда-то.[1260]

⁹⁴ Среди людей, кому я был знаком,

      Я звался Фолько; и как мной владело

      Вот это небо, так я властен в нём;

⁹⁷ Затем что не страстней была дочь Бела,

      Сихея и Креусу оскорбив,[1261]

      Чем я, пока пора не отлетела,

¹⁰⁰ Ни родопеянка, с которой лжив

       Был Демофонт,[1262] ни сам неодолимый

       Алкид[1263], Иолу в сердце заключив.

¹⁰³ Но здесь не скорбь, а радость обрели мы

       Не о грехе, который позабыт,

       А об Уме, чьей мыслью мы хранимы.

¹⁰⁶ Здесь видят то искусство, что творит

       С такой любовью, и глядят в Начало,

       Чья благость к высям дольный мир стрёмит.

¹⁰⁹ Но чтоб на всё, что мысль твоя желала

       Знать в этой сфере, ты унёс ответ,

       Последовать и дальше мне пристало.

¹¹² Ты хочешь знать, кто в этот блеск одет,

       Которого близ нас сверкает слава,

       Как солнечный в прозрачных водах свет.

¹¹⁵ Так знай, что в нём покоится Раава[1264]

       И, с нашим сонмом соединена,

       Его увенчивает величаво.

¹¹⁸ И в это небо, где заострена

       Тень мира вашего,[1265] из душ всех ране

       В Христовой славе принята она.

¹²¹ Достойно, чтоб она среди сияний

       Одной из твердей знаменьем была

       Победы, добытой поднятьем дланей,[1266]

¹²⁴ Затем что Иисусу[1267] помогла

       Прославиться в Земле Обетованной,

       Мысль о которой папе не мила.[1268]

¹²⁷ Твоя отчизна, стебель окаянный

       Того, кто первый богом пренебрёг[1269]

       И завистью наполнил мир пространный,

¹³⁰ Растит и множит проклятый цветок,[1270]

       Чьей прелестью с дороги овцы сбиты,

       А пастырь волком стал в короткий срок.

¹³³ С ним слово божье и отцы забыты,

       И отдан Декреталиям весь пыл,[1271]

       Заметный в том, чем их поля покрыты.[1272]

¹³⁶ Он папе мил и кардиналам мил;

       Их ум не озабочен Назаретом,

       Куда раскинул крылья Гавриил.[1273]

¹³⁹ Но Ватикан и чтимые всем светом

       Святыни Рима, где кладбище тех,

       Кто пал, Петровым следуя заветам,

¹⁴² Избудут вскоре любодейный грех".[1274]

ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ