Дыша Любовью вечной, как и тот,
Невыразимая Первопричина
Так стройно создала, что наслажденье
Невольно каждый, созерцая, пьёт.
К высоким дугам до узла того,
Где то и это встретилось движенье;[1275]
Художника, который, им пленённый,
Очей не отрывает от него.
Где движутся планеты и струят
Свой дар земле на зов её исконный:
Погибло бы небесных сил немало
И чуть не всё, чем дельный мир богат;[1277]
Иль круче, то премногого опять
Внизу бы и вверху недоставало.
Продумай то, чего я здесь касался,
И восхитишься, не успев устать.
Затем что полностью владеет мной
Предмет, который описать я взялся.
Запечатлевший силою небесной
И мерящий лучами час дневной, —
По тем извоям совершал свой ход,
Где он все раньше льёт нам свет чудесный.[1279]
Заметил лишь, как всякий замечает,
Что мысль пришла, когда она придёт.
От блага к лучшему, что ей вослед
Стремленье времени не поспевает.
Там, в недрах солнца, посещённых нами,
Раз отличает их не цвет, а свет!
Я беден, чтоб наглядный дать рассказ.
Пусть верят мне и жаждут видеть сами.
Для тех высот, дивиться вряд ли надо,
Затем что солнце есть предел для глаз.[1281]
Семьи Отца, являющего ей
То, как он дышит и рождает чадо.[1282]
Пред Солнцем ангелов,[1283]
до недр плотскогоТебя вознёсшим милостью своей!"
Святого рвенья и отдать свой пыл
Создателю так не была готова,
И так моя любовь им поглощалась,
Что я о Беатриче позабыл.
Но так сверкала радость глаз святых,
Что целостная мысль моя распалась.[1284]
Обвивших нас венцом, и песнь их слаще
Ещё была, чем светел облик их;
Наденет пояс, и, огнём сквозя,
Он светится во мгле, его держащей.
Есть много столь прекрасных самоцветов,
Что их из царства унести нельзя;
И кто туда подняться не крылат,
Тот от немого должен ждать ответов.
Нас, неподвижных, обогнув трикраты,
Как звезды, к остьям близкие, кружат,
Умолкнув, станет женщин череда
И ждёт, чтоб отзвучал запев начатый,
Луч милости, который возжигает
Неложную любовь, чтоб ей всегда
Что вверх тебя ведёт по ступеням,
С которых сшедший — вновь на них — ступает,
В своём вине, не больше бы свободен
Был, чем поток, не льющийся к морям.
Цветами наш венок, сплетённый тут
Вкруг той, кем ты введён в чертог господень.
За Домиником на пути богатом,[1289]
Где все, кто не собьётся, тук найдут.[1290]
Альбертом из Колоньи[1291]
он звался,А я звался Фомою Аквинатом.
Внимай, венец блаженный озирая
И взор вослед моим словам неся.
Улыбка Грациана, кем стоят
И тот, и этот суд, к отраде Рая.[1292]
Был тем Петром, который, как однажды
Вдовица, храму подарил свой клад.[1293]
Из нас, любовью вдохновлён такой,
Что мир о нём услышать полон жажды.
Что, если истина — не заблужденье,
Такой мудрец не восставал второй.[1294]
Который, во плоти, провидеть мог
Природу ангелов и их служенье.[1295]
Заступник христианских лет, который
И Августину некогда помог.[1296]
От света к свету вслед моим хвалам,
Ты, чтоб узнать восьмого, ждёшь опоры.
Безгрешный дух, который лживость мира
Являет внявшему его словам.
Лежит в Чельдоро[1297]
; сам же он из мукИ заточенья принят в царство мира.[1298]
Исидор, Беда и Рикард с ним рядом,
Нечеловек в превысшей из наук.[1299]