Будапештская весна

Я был настолько глуп, что рассказал об этом Беле, а он — своей возлюбленной Жуже. Она страшно возмутилась и послала сестре письмо, в котором называла Кати «странной особой, не постеснявшейся очернить добрую память покойного супруга, сделавшего для нее так много», и писала, что ей, Жуже, так стыдно за нее, что она не хочет ее больше видеть.

Это письмо прибыло в Комаром незадолго до моего очередного приезда. Самого письма я не видел, но сразу же почувствовал, что что-то произошло, так как Кати встретила меня очень холодно.

— Что случилось? — спросил я ее с жутким предчувствием.

— Нам нужно расстаться!

Я понял, что мою возлюбленную постиг какой-то тяжелый удар. Детишки не спали. Увидев меня, они обрадовались и подняли такую возню, что Кати немного смягчилась и во время ужина уже тихо напевала себе под нос:

Я хочу тебе сказать,
Что мое сердце рвется к тебе…

Две ночи, проведенные в Комароме, сделали свое дело, и в понедельник утром мы с Кати расстались друзьями. Однако меня ждал новый тяжелый удар: я получил письмо, в котором Кати попросила меня некоторое время не приезжать к ней, отказываясь что-либо мне объяснять. Я сразу же решил сделать вид, что не получал этого письма и поэтому ничего не знаю.

С этого момента я потерял покой: днем и ночью я строил планы того, как вновь завоевать Катеньку. Я решил сначала слегка упрекнуть ее за то, что она не написала мне на неделе, и сразу же, не давая ей времени ответить, заявить, что нам, пожалуй, нужно расстаться, так как в меня влюблена одна красивая будапештская девушка, которая и мне очень нравится, а приехал я только для того, чтобы проститься с Кати.

Сочиняя несуществующую девушку, я все продумал до мелочей: у нее длинные рыжеватые волосы, зовут ее Кристиной, она из богатой благородной семьи, познакомились мы с ней в университете, а сблизились потому, что она, как и я, увлекается литературой и искусством. Этим я как бы незаметно упрекал Кати за то, что она так и не пожелала прочитать мои книги.

Репетируя эту роль, я не раз мысленно рисовал себе картину встречи с возлюбленной: я холодно отстраняю охваченную ревностью Кати, к которой возвращается прежняя страсть.

Когда же я подошел к калитке хорошо знакомого мне дома с садиком, сердце мое так сильно билось, что мне пришлось на минутку остановиться, чтобы хоть чуть-чуть успокоиться. Я позвонил. Было слышно, как скрипнул гравий у кого-то под ногами. Увидев меня, Кати так и застыла у калитки.

— Это ты? — изумленно спросила она и, пожав плечами, впустила меня. Лицо ее было таким холодным и отчужденным, каким я его никогда еще не видел.

В столовой сидел незнакомый мне солидный мужчина лет тридцати в элегантном костюме, при галстуке, с массивным золотым перстнем на руке. Он держался спокойно и уверенно, как человек, который не впервые пришел в этот дом. Представляю, как я выглядел по сравнению с ним: худой, в помятой рубашке и свитере…

— Это мой знакомый из Будапешта, — не замедлила представить меня Кати.

Я сел на стул, и мы разговорились. Новый знакомый Кати спросил, чем я занимаюсь, на каком факультете университета учусь. Я ответил, что специализируюсь по языкознанию.

Мой собеседник рассказал, что он адвокат и работает в городском магистрате, что у него есть родственник, который тоже изучает финно-угорские языки. Разговор тек легко и непринужденно, будто я специально для этого приехал из Будапешта.

Кати была приятно удивлена тем, что мы болтаем так дружески. Когда начало темнеть, она спросила, обращаясь ко мне:

— Ты где сегодня ночуешь?

Почувствовав, куда она клонит, я хрипло ответил:

— В отеле.

— Тогда поторопись, чтобы не остаться без номера.

— Я уже занял номер, — холодно ответил я и, встав, отвесил легкий поклон.

Летний вечер был великолепен, на темном небе ярко светился Млечный Путь. С Дуная дул теплый ветерок. На набережной то тут, то там виднелись влюбленные пары. Мои шаги гулко раздавались в вечерней тишине. Сквозь закрытые жалюзи окон на улицу не проникала ни одна полоска света: по вечерам дома в Комароме превращались в неприступные крепости. Мне даже думать не хотелось о том, что я должен провести ночь в грязной комнате гостиницы.

«Нет, — мысленно решил я. — Скорее вон из этого города, ноги моей здесь больше не будет!»

Железнодорожный вокзал находился на другом берегу Дуная. Размахивая портфелем, я шел по тому самому мосту, по которому совсем недавно на белом коне проехал Миклош Хорти — его фотографию можно было видеть во всех газетах, — а вслед за ним — целая кавалькада стройных офицеров. Сейчас на мосту никого не было, только валялся мусор и обрывки газет. Подойдя к перилам, я остановился и посмотрел на воду, и мне сразу расхотелось идти дальше. Мир такой гадкий, люди такие бесчестные… Стоит ли жить?..