Будапештская весна

Как-то, придя в ресторан поужинать, я оказался за одним столиком с двумя иностранками. На мое приветствие они ответили по-английски. Они оказались американками. Старшая из них, небрежно и броско одетая дама, производила впечатление старой девы. Это была типичная любительница групповых путешествий, каких полным-полно в отелях всех стран. У них нет другого дела как разъезжать по белу свету, чтобы все увидеть и все раскритиковать. Когда официант подвел меня к их столику, как раз говорила она.

Второй соседкой по столу оказалась молодая блондиночка, лет двадцати шести — двадцати восьми. Она в основном молчала и более сдержанно вела себя. Американцы вообще очень коммуникабельны и потому быстро завязывают знакомства. «Старая дева» сразу же засыпала меня вопросами: откуда я приехал, какая у меня профессия, есть ли жена и дети, сколько книг и пьес я уже написал…

Про себя и свою спутницу пожилая дама сообщила, что они познакомились только в Москве, так как попали в одну туристическую группу, что обеих зовут Бетти. Затем она начала распространяться о том, что они уже успели посмотреть, каково их мнение об увиденном, что с ними приключилось забавного. Она затронула обычные в таких случаях темы: о Красной площади, об Успенском соборе, о питании, о том, где и что купить, и тому подобное.

Затем обе дамы начали расспрашивать меня. Молодая блондиночка задала мне несколько наивных вопросов, какие довольно часто задают многие: как почувствовать себя писателем; что необходимо, чтобы стать им; где я черпаю материал для своих книг.

Я пытался объяснить, насколько позволял этот несерьезный и поверхностный разговор, что писатель — такой же человек, как и все, что у него такие же человеческие потребности, что он так же, как все, может радоваться, сердиться, страдать, быть щедрым или скупым, завистливым, влюбленным, больным, — с той лишь разницей, что все это он переживает более остро, чем другие. И потому доброта у него как бы более добрая, зависть — более сильная, любовь — более страстная, а болезнь протекает, как правило, более тяжело. И все же своими не очень серьезными объяснениями я возбудил к себе интерес обеих дам. Они тут же заявили, что теперь обязательно прочтут какую-нибудь из моих книг и что они охотно сходили бы со мной в театр или на концерт, если бы им, к сожалению, не нужно было завтра улетать.

Я, в свою очередь, тоже высказал сожаление по поводу их скорого отъезда и, по обыкновению, записал себе в блокнот их адреса.

Поужинав, мы вышли в холл, где пожилая дама сразу же начала прощаться, сославшись на то, что завтра ей нужно рано вставать. Сказав, что она была очень счастлива познакомиться со мной, пожилая дама удалилась в свой номер.

Молодой Бетти нужно было что-то уладить с портье — не то по поводу счета, не то багажа. Я подождал ее, а затем осторожно поинтересовался, что она намерена сейчас делать. Уж не собирается ли она тоже спать? Бетти ответила, что спать ей совсем не хочется.

— Не хотите немного выпить? — предложил я.

— Не возражаю, — ответила она. — Тем более, что сегодня у меня здесь последний вечер. Если у вас есть время, давайте посидим где-нибудь, где играет музыка.

В гостинице «Украина» нет бара, а ресторан скоро должен был закрыться. Куда еще можно пойти в Москве в такое время, я не знал, но вдруг вспомнил, что в гостинице «Метрополь» на площади Свердлова есть ночной клуб. Да, но там расплачиваются только западной валютой, а у меня в кармане, кроме советских денег, ничего не было! Я откровенно сказал об этом своей знакомой.

— Не беда, — ответила Бетти, выслушав меня, и заявила, что в таком случае она сама приглашает меня, если я, конечно, не обижусь.

Я согласился с условием, что за такси туда и обратно буду расплачиваться сам.

В «Метрополе» играла приятная, негромкая музыка. Поскольку мы были в России, то заказали водки.

Из разговора с Бетти я узнал, что она была замужем, но в настоящее время разведена. Замуж вышла рано. Муж ее заведовал кафедрой в Миннесотском университете, имел звание профессора и был намного старше Бетти. Вместе они прожили недолго и вскоре расстались.

Меня несколько удивило, что эта молодая деликатная особа так откровенно рассказывает чужому человеку о своей интимной жизни. Вероятно, она считала, что мы больше никогда не встретимся…

Я начал рассказывать ей о вогулах. Признаюсь, это было довольно странное ухаживание — рассказывать о вогулах молодой красивой американке, которая, вероятно, имела весьма смутное представление об этнических условиях Европы и, тем паче, Азии. Однако я настолько был увлечен своим планом, что не мог не говорить о нем.

Бетти внимательно слушала, более того, даже утверждала, будто ей все это очень интересно, и просила меня продолжать.