Будапештская весна

— У меня есть одна просьба к вам. Вы не могли бы рекомендовать меня на киностудию? Я согласна на любую роль, даже статисткой…

Домой Геребен вернулся таким усталым, что прямо в одежде завалился на диван и моментально заснул. Вечером пришла с работы жена и разбудила его ужинать. Потом они выпили кофе в ближайшем кафе, а в десять были уже дома, так как Деже собирался еще поработать. Однако и в тот вечер ему не работалось: он никак не мог дописать начатое стихотворение. Тогда Деже занялся совершенно новым стихотворением, но и оно почему-то не получилось. Промучившись за письменным столом до четырех часов утра, он лег спать. Спал Деже беспокойно, а когда проснулся, жены уже не было дома. Чтобы как-то освежиться, перед тем как сесть за работу, он решил сходить в бассейн «Геллерт».

На этот раз он опять не смог заставить себя броситься в холодную воду. Войдя в бассейн с теплой водой, он уселся на ступеньках и закурил. В этот момент он и увидел Маргит: она сидела под струей теплой воды и разговаривала с мужчиной лет сорока, в очках, с заметной лысиной на затылке. Геребена она не могла видеть: его закрывала от нее падающая вода. Но он слышал каждое ее слово.

— А я не хочу сводить эту татуировку… Раз Дюсика так поступил со мной, то пусть видит, что он сделал…

МАРЦИ

Несмотря на все проказы Марци, мы с женой все же надеялись, что со временем его несносный эгоизм пройдет. Каждый ребенок, по-видимому, рождается эгоистичным и требовательным, и лишь впоследствии под влиянием окружающей среды из него формируется нормальный человек. Однако шли годы, а требовательность и эгоизм Марци все возрастали. Возвращаясь из детского садика, он уже на лестнице поднимал такой шум и гвалт, что было слышно в самом дальнем углу дома. До девяти, а то и до половины десятого вечера из нашей квартиры доносились рев, плач, крики, возня, нытье, свист, всевозможные стуки, скрежет детского велосипеда, визг игрушечного автомобиля, звуки сирены игрушечной машины скорой помощи. А какие драмы разыгрывались каждый вечер! Утихомирить Марци и заставить его лечь в постель можно было только с помощью бессовестного обмана, сказав, что наступила полночь, более того, что полночь уже давно миновала и что скоро нужно вставать и снова идти в садик. Все мои просьбы, ругань, наказания, уговоры и угрозы отшлепать его как следует не давали никакого результата, так как Марци хорошо знал, что все это — лишь пустые слова, что я, человек мягкий, добрый, не способен воспользоваться своим физическим превосходством. Не достигали цели и всякие проявления родительской любви: Марци не позволял себя любить.

Когда мы гладили его по головке, хотели приласкать или похвалить (разумеется, из чисто тактических соображений), приговаривая, какой он хороший мальчик и тому подобное, Марци начинал сучить ногами, не мог усидеть на коленях даже нескольких секунд и самым коварным образом требовал себе награды в виде лимонада или блинчиков. И тут же, сломя голову, несся в детскую, чтобы схватить игрушечную флейту и задудеть на ней что было силы или чем-нибудь застучать.

Когда у меня появлялась срочная работа или когда мне вдруг казалось, будто я сумел схватить за хвост синюю птицу удачи, Марци, как нарочно, волчком крутился возле моего письменного стола, влезал ко мне на колени, просил его поцеловать, нажимал своими маленькими грязными пальчиками на клавиши пишущей машинки, гасил настольную лампу, бренчал на пианино, включал на всю мощность радиоприемник, и я никак не мог освободиться от него.

Не берусь рассказывать обо всех наших попытках повлиять на Марци. Аги совсем пала духом и отчаялась. Она то и дело думала о том, что же получится из этого ребенка, успокоится ли когда-нибудь его взбунтовавшаяся кровь, найдет ли он свое место в жизни, вырастет ли из него настоящий человек. Я, сам мало в то веря, убеждал ее, что с возрастом недостатки Марци исчезнут, и обещал жене поговорить с Марци как мужчина с мужчиной.

И вот однажды я позвал его в ванную комнату. После деликатных просьб не прыгать, не вертеться как юла, положить на место носовой платок и расческу, не кривить рот я начал с ним такую беседу:

— Послушай, Марци… Ты не грудной младенец, ты уже вышел из того возраста, когда штанишки застегивают сзади. Тебе уже шестой год. В садике ты ходишь в старшую группу, и с тобой уже можно говорить серьезно. Ты — наш сын, мы — твои родители, папа и мама… Оставь в покое стакан, сейчас не время чистить зубы!.. Мы с мамой очень тебя любим, даже когда ты плохо себя ведешь. Другого сына у нас нет. Однако я должен откровенно тебе сказать, что жить вместе с тобой не очень приятно. Ты эгоистичен, бестактен. Ты все время говоришь только о себе. Постоянно что-то просишь, требуешь… Положи на место спички!..

Марци скривил рот. На лице его отразилось возмущение. Он уставился взглядом в выложенный плиткой пол. Такое с ним бывало всегда, когда он собирался зареветь.

Я поспешил помешать ему сделать это, так как в противном случае мне пришлось бы успокаивать его до самого вечера.