Будапештская весна

Какая ночь! Какое безбрежное небо, будто море-океан! Кто поверит, что вот этот свет от Сириуса и соседних с ним планет шел к нам девять лет?! А ведь эта звезда кажется до того близкой, что хочется даже рукой до нее дотянуться. Что собой представляет вон та планета, которая с Земли кажется крохотной точкой? Что представляет собой вся Солнечная система и кажущийся карликовым Млечный путь с его светом и туманностями?.. Как начался этот век? Какие возможности открыл он первооткрывателям космоса? Теперь любой студент может мечтать стать астронавтом… А наша Земля представляется нам всего лишь шариком, и его судьба в наших руках.

Потом началась война. Все сразу перепуталось, и мы перестали понимать даже то, что понимали до этого. Мы будто потеряли дар речи и даже забыли о том, к чему недавно готовились… Теперь все можно начинать сначала, только бы найти для этого силы. Начинать придется с азов, возможно, даже с нуля…

А в холле все еще звучал рояль. Петшауер слушал музыку, сидя на краешке дивана. Он курил одну сигарету за другой, ощущая в душе холодную пустоту. Турчани разговаривал с мамой. Дарваш что-то читал. Беби подсела к Завадски и, нервно встряхивая волосами, шутливо нажимала то на одну, то на другую клавишу.

— Почему вы все такие кислые? Может, мне раздеться?..

Отец удивленно огляделся, словно никого не узнавая. Знакомые лица вдруг исчезли и стали совершенно чужими. Все происходившее отодвинулось куда-то, как будто кануло в прошлое. Отец взял в руки красный блокнот и быстрым мелким почерком стал писать:

…Нет больше ни смерти, ни мести,
Куда-то спешу, но не знаю — куда,
Туда, где наш труд — дело чести?..

Дальше я уже почти ничего не помню. Меня наконец-то отослали спать. Спал я как убитый, а утром проснулся от шума дождя за окном. Я неохотно встал, почистил зубы и только тогда все вспомнил.

Кровать, на которую мы вчера поставили банки с вареньем, была пуста. Шатаясь и спотыкаясь, я вышел в холл.

В комнате слегка пахло чем-то кислым. Пепельницы были полны окурков. Крышка рояля открыта. Стулья стояли в беспорядке по всей комнате. На столе — стаканы, тарелки, ножи, вилки, ложки. Там же стояли и банки из-под варенья: одни — пустые, другие — полупустые, некоторые треснутые, с подтеками варенья, но все они были раскрыты и хоть немного, но начаты. Одна банка лежала под столом, другая, тоже пустая, — под роялем, на дне ее был табачный пепел.

Я еще не совсем пришел в себя после сна и бесцельно бродил по комнате, поднимая то одну, то другую вещь. За окнами шел дождь. От балконной двери и от окон тянуло влагой. Я как был босиком, так и вышел в кухню.

Тетушка Роза сидела на кухне, рядом с ней стояла ее дорожная корзина, перевязанная шпагатом. Я спросил ее, уж не собирается ли она уйти от нас. Она ответила, что покидает наш дом, и тут же поинтересовался, не хочу ли я завтракать. Я робко спросил, почему она решила уйти.

— Это вы и сами хорошо знаете, — ответила она.

Родители мои еще спали. Она дожидалась, когда они наконец проснутся, чтобы забрать у них свою трудовую книжку. Сидела она прямо и неподвижно, голова ее была повязана платком. Правда, чуть позже она все же убрала квартиру, заправила постели и вымыла посуду. Однако, как ни упрашивали ее мои родители, она в тот же день покинула наш дом.

ЗАОКЕАНСКАЯ ГОСТЬЯ

Огромный черный легковой «студебеккер» с американским номерным знаком уже несколько раз проезжал по улице Байчи-Жилинского, а Людвигне все никак не могла найти дом Добошей. Она известила Добошей телеграммой, что в субботу вечером заедет повидаться, но вышла маленькая неувязка: Добоши полагали, что заокеанская гостья прибудет на поезде, и потому под вечер поехали встречать ее на вокзал. Дома из взрослых осталась одна бабушка. Она ходила взад и вперед по террасе, а увидев перед собой Людвигне, даже перепугалась:

— О, уважаемая госпожа!

Не успела гостья опомниться, как старушка склонилась к ее руке и поцеловала. Людвигне обняла старушку. Любопытные и вездесущие ребятишки сразу же побежали на вокзал, чтобы сообщить новость ожидавшим там Добошам, а проворный, загорелый дочерна паренек помчался туда на своем мотоцикле.

— Вы великолепно выглядите! Вы ничуть не изменились с тех нор!

Людвигне действительно выглядела сегодня довольно хорошо, хотя лет ей, видимо, было столько же, сколько и старушке, с которой она разговаривала. Высокая, стройная, в строгом костюме английского покроя, с выкрашенными в рыжий цвет волосами и ясным взглядом лучистых глаз, она в самом деле казалась намного моложе своих лет. И только внимательный наблюдатель наверняка заметил бы у глаз сетку морщин.

Через несколько минут Людвигне окружили пятеро или шестеро детишек. Они молча, с любопытством таращили глазенки на приехавшую гостью, а самый младший из них, еще не умевший говорить, за обе щеки уплетал пирожное.

— Это все ваши? — со смехом спросила гостья по-венгерски, но с легким акцентом.