Будапештская весна

Университетское парадное было распахнуто настежь, так как взрывом сорвало двери. Все трое вышли на улицу, но вдруг заметили, что за ними бежит собака.

В городе стояла тишина, на улице — ни души. Было холодно. Небо казалось белым. Сквозь молочный туман проступало зарево. Где-то далеко горел дом. Шли довольно быстро по теневой стороне, обходя развалины домов, похожие на горы мусора. Вот свернули в Йожефварош с его зигзагообразными прокопченными улочками. Казалось, что из полуторамиллионного населения города только эти три человека осмелились вылезти из подвалов.

Когда они дошли до улицы Штали, со стороны Восточного вокзала послышались автоматные очереди. Пирош, шедший впереди, остановился и, пригнувшись, прислушался.

— Они близко, — заметил он.

На улице Ваш темнела громада танка.

— Будешь стоять здесь, — сказал Бурян Ивану. — Если кого увидишь, свисти! Я буду стоять на другом конце улицы. И смотри не трусь…

Прошло не больше четверти часа, как шагах в пятидесяти от Еши послышался какой-то не очень сильный звук, а вслед за ним посреди улицы взметнулось красное пламя, сопровождаемое потрескиванием. Из темноты по направлению к Ивану пробежал Пирош. Из какого-то окна прогремел винтовочный выстрел. Пирош остановился на углу и подал знак Ивану.

Еши подошел к нему.

— У меня плохое зрение, — сказал Пирош. — Ты никого не видишь на улице?

— Никого, — ответил Еши. — С тобой ничего не случилось?

Пирош взглянул на Ивана и пошел дальше. Через несколько улиц они встретились с Белой Буряном и быстро пошли дальше. Иван с трудом поспевал за друзьями. Никто на вымолвил ни слова.

На улице Эстерхази, недалеко от музея, они увидели далеко впереди себя каких-то людей. Обойти их было невозможно. Пришлось спрятаться в полуразрушенном манеже. На улице послышались шаги, смех и немецкая речь. Пирош посмотрел вслед прошедшим.

— Их только трое, — шепнул он и опустил руку в карман пальто, но Бурян остановил его:

— Не надо. Идем дальше…

Они взорвали еще два грузовика и один танк. Пес повсюду шел за ними. Во время последнего взрыва Еши хорошо видел, как взлетела на воздух, а затем шлепнулась на землю орудийная башня, как рассыпались гусеничные траки. Из люка показалась человеческая фигура и тут же мягко свалилась на мостовую. По-видимому, танкист был уже мертв.

Пирош подполз к танкисту и, обыскав его, забрал у него пистолет, который тут же предложил Ивану:

— Возьми! Только осторожно: заряжен!

Иван, сдерживая подступившую к горлу тошноту, шатаясь, добрался до стены и прислонился к ней. Затем он сунул пистолет в карман пальто, и все трое направились в свой подвал.

От усталости и нервного напряжения Иван с трудом волочил ноги. Во рту у него пересохло. Ему казалось, что он умирает от жажды. Схватив рукой горсть грязного снега, он сунул его в рот.

— А знаешь, — обращаясь к Ивану, проговорил Бурян, когда они были уже в саду Трефорта, — за эту операцию ты можешь получить земельный участок. Пригласишь тогда в свое имение?

Еши, казалось, не расслышал вопроса и молча шагал по темному саду. Когда же они подошли к дому, Иван спросил:

— Когда же кончится осада города?

— Осада? — усмехнулся Бурян. — Теперь наверняка на два часа раньше! А это немало, дружище. За два часа ты напишешь сорок своих карточек!

Иван долго не мог уснуть и грыз зубами подушку. Все тело его покрылось липким холодным потом. К утру у него началась лихорадка: подскочила температура, все лицо горело. Утром он не встал, а еще больше укрылся одеялом, не желая никого видеть. Правда, никто в подвале не обращал на него ни малейшего внимания. Лишь спустя некоторое время к нему подошел Бурян и спросил:

— Что с тобой?

— Оставь меня в покое, — бросил ему Иван и, отвернувшись, накрылся одеялом с головой.

Однако Бурян не собирался уходить. Присев на край дивана, он взял руку Ивана и начал считать пульс.

Неожиданно Еши сбросил с себя одеяло и, наклонившись к Буряну, шепотом спросил:

— Скажи, тот танкист точно умер?

— Да, — ответил Бурян.

— Уйди отсюда. Слышишь? Немедленно уйди! И не прикасайся ко мне. Что вам нужно от меня?

Бурян еще ниже наклонился над ним и прошептал:

— Говори тише, за нами следят.

Еши тяжело дышал, лицо его горело огнем.

— Оставьте меня в покое, понятно? Я не имею к вам никакого отношения!

— Тогда почему же ты сейчас не пишешь свои записочки?

Еши устало закрыл глаза:

— Не паясничай. Ты хорошо знаешь, что если бы не эти события, то…

— Вот именно: если бы да кабы…

— Пошел к черту! — грубо оборвал его Иван.

На ужин фабрикант открыл две банки консервов и бутылку рому. У него было хорошее настроение. Высоко подняв бутылку над головой, он басом запел:

— Во сне я однажды откровенно беседовал с собственным сердцем!..

Бутылка рому пошла по кругу. Даже профессор отпил глоток, отчего его шея и усталое одутловатое лицо побагровели. Воздух в убежище был тяжелый, спертый. На шум в подвал спустился Чапо. Он встал, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.

— Да здравствует господин Чапо! — выкрикнул фабрикант и протянул ему бутылку, однако тот бутылку не взял и, нахмурившись, уставился бесцветными глазами на толстяка.