Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

Через пять дней после ареста Володи в Тифлис приехал старший брат Василия, Георгий Киквадзе. Он вёл курс исторического материализма в государственном университете во Владивостоке и недавно был назначен ректором университета. В другое время родные порадовались бы все вместе его успехам, но сейчас радость встречи была омрачена невзгодами, которые катились на семью, как снежная лавина, погребающая под собой одного за другим близких и любимых людей. Сейчас не радовали ни новое назначение Георгия, ни привезённый им подарок — отрез японского шевиота стального цвета на костюм…

^{Георгий Максимович Киквадзе}

Гоги возвращаться во Владивосток не хотелось, но и оставаться в Тифлисе было нельзя. Тётя Федосья и брат Вася настояли на его скорейшем отъезде. Через несколько дней они на перроне Тифлисского вокзала провожали Георгия. До отхода поезда оставались минуты. Говорить не хотелось. Молча смотрели друг на друга, едва сдерживая слёзы… Догадывались, что впереди их ждут большие испытания, но, конечно, не думали, что расстаются навсегда.

11

Вот и пришёл 1937-й.

«Снова этот год проклятый…»

Начался он с того, что в Нижнем Тагиле арестовали Шалву Окуджава, единственного из детей Степана, кто не только никогда не был в оппозиции, но и вообще просто боготворил Сталина. В романе Юрия Домбровского «Факультет ненужных вещей» есть такие строки об этом событии: «Перелистывая журнал, Сталин нашёл то, о чём говорили вчера. Это была, так сказать, директивная статья ЦК. Вся печать обязана была её перепечатать. Он читал: „Секретарём парткомитета на Уралвагонстрое был вредитель троцкист Шалико Окуджава. Несколько месяцев, как вредители разоблачены“».

Довольно странно, что журнал «Большевик», о статье в котором идёт речь у Домбровского, назвал «матёрого врага» Шалву Окуджава уменьшительно-ласкательным именем «Шалико». Так могут с любовью называть человека только близкие люди и уж никак не журнал «Большевик». Может, что-нибудь для красного словца напутал в цитате Юрий Осипович Домбровский?

Откроем журнал «Большевик» № 8 от 15 апреля 1937 года. Оказывается, статья «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» есть не что иное, как доклад В. М. Молотова на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б). У Молотова написано: «вредитель-троцкист Шалико-Окуджава». Именно так, через дефис! Видимо, Молотов вообще не знал, о ком пишет, просто услышал это имя от кого-то из своих грузинских соратников — Сталина, Берия или Орджоникидзе. Все трое хорошо знали семью Окуджава и между собой могли так называть Шалву, а Молотов решил, что это такая двойная фамилия.

Серго Орджоникидзе хорошо относился ко всем Окуджава, выручал их, когда на них посыпались репрессии, ещё тогда, десять лет назад. Когда Шалва Окуджава, будучи секретарём Тифлисского городского комитета партии, вступил в противоборство с рвущимся к власти Берия и, конечно, потерпел поражение, Орджоникидзе помог ему уехать из Грузии и направил на работу в Нижний Тагил. Но сейчас Серго уже ничем не мог помочь: дни его самого были сочтены — через несколько дней после ареста Шалвы Окуджава Серго Орджоникидзе застрелился…

После пленума, в ходе которого вся страна узнала, какой матёрый враг скрывался под личиной праведного коммуниста Шалвы Окуджава, аресты в Грузии усилились. Василий Киквадзе с ужасом узнал, что арестовали его учителя Карло Орагвелидзе, а затем, как водится, и его жену Злату Бромикер. Покончил с собой проживавший напротив член партии с 1903 года Тенгиз Жгенти. Старого большевика хоронили украдкой, все боялись идти на похороны.

Восьмого марта Василий пришёл в гости к тёте Федосье и услышал от неё, что накануне дядя Епифан был на допросе в НКВД и вернулся только в четыре часа утра. Вначале следователь интересовался отношениями Епифана с братом Серго Орджоникидзе Папулией, с которым они вместе когда-то работали на железной дороге. Епифану пришлось горячо доказывать, что у него не только ничего общего не было с Папулией Орджоникидзе, но и вообще отношения были плохие… Но вскоре следователь перешёл к главному — к отношениям подозреваемого с братьями Окуджава. Следователь всё интересовался, в каких родственных связях был Епифан с Колей Окуджава и почему тот отдал ему свою квартиру. Затем он стал уговаривать Епифана, чтобы тот сознался, что квартиру Коля оставил ему при условии, что он будет выполнять его, Коли, задания…

Все уверения Епифана в том, что он никогда ни в какой политической партии не состоял и в политике ничего не понимает, для следователя были пустым звуком. Наконец тот достал связку каких-то бумаг: «Эти бумаги мы перехватили от Коли Окуджава. Из них ясно, что вы являетесь агентом по распространению контрреволюционных идей среди железнодорожников. Если вы будете морочить нам голову, навлечёте на себя гораздо более сильное наказание. Подумайте и честно расскажите нам о своей контрреволюционной деятельности».