– Господи! – вскричал Уолт, вспомнив о другом своем желании. – Мэгги Биггс! Где она?
Генри нахмурил брови и с тревогой заозирался:
– Не знаю. Что-то случилось, Уолтер? В чем дело?
Нора и Эдди глядели на Уолта во все глаза. Он вскочил и еще раз оглядел зал от двери до кассы, готовый сорваться с места и гнать полмили до Олив-стрит.
И вдруг где-то за витриной с пончиками послышались шаги. Уолт обернулся. Из-за двери в подсобку, буравя его подозрительным взглядом, вышла не кто иная, как миссис Биггс.
– Опять вы? – поздоровалась она. – Что за шум?
– Вы в порядке? – крикнул ей Уолт и рванул к кассе. Женщина отпрянула, насторожившись еще сильнее. – Не бойтесь! – Он успокаивающе поднял руку и слабо улыбнулся. – С вами все хорошо? Ничего не беспокоит?
– Да вроде ничего.
– Как себя чувствуете?
– Что за игру вы затеяли? – прищурилась женщина. – А где преподобный? – Она с опаской огляделась по сторонам.
– Он… где-то там. – Уолт понял, что ведет себя как псих. – Ваша машина. Я про нее хотел узнать. – Похоже, миссис Биггс ничто не угрожало. Синяя птица ее не убила – во всяком случае, пока. – «Бьюик» не барахлит? Больше не перегревается?
– Пока не замечала. Видок у вас кошмарный, уж простите мой французский. Присядьте, что ли. Съешьте пончик.
– И то верно. – Уолт вернулся в кабинку.
– А это кто, ваши дети? – Женщина махнула в сторону Норы и Эдди. Нора широко улыбнулась и показала ей новую куклу. – Какие вам пончики? – Дети сгрудились у витрины, и миссис Биггс начала наполнять для них корзинку. – За счет заведения, – сказала она Уолту. – А вы что возьмете? Кофейку?
Уолт помотал головой.
– Заверните пончики с собой, – попросил он.
В мыслях он уже вовсю пытался исправить желание, повернуть его вспять, всерьез опасаясь, что Мэгги Биггс вот-вот упадет замертво.
А если этого недостаточно? Вдруг птица не услышала?
– Нам пора, – сказал Уолт детям, поднявшись с места и забрав у миссис Биггс пакет. – Послушайте, – обратился он к ней. – Еще минут пятнадцать никуда не выходите.
– Что с вами? – удивилась женщина. – Что вообще происходит? – Взглянув на Генри, она подняла брови: – Твоих рук дело?
– Я сам не понимаю, – развел тот руками. – Честное слово.
– Если ты мне лжешь…
– Просто оставайтесь здесь, – попросил ее Уолт. – Хотя бы несколько минут. И ничего – ничего! – не ешьте. И не пейте лекарств. И вообще не совершайте ничего опасного – не поднимайтесь по лестницам и так далее. Держитесь подальше от окон. А еще лучше – не сходите с места. – Он открыл дверь, поторопил детей, а когда они все забрались в машину – помчал домой.
– Вот и все, что я прошу, – отчетливо произнес он. – Отправь ее на Гавайи живой.
Банка с синей птицей стояла перед ним на верстаке, освобожденная из своей могилки под камнем. Нора и Эдди сидели дома, до тошноты объедаясь пончиками. Уолт даже подумал, не позвонить ли миссис Биггс в кофейню, чтобы выложить все начистоту, но это лишь усугубило бы безумие ситуации. И без того творилось что-то неладное.
И дело было не только в птице.
Вся эта сцена в кофейне настораживала: Генри с вороватым видом выскакивает из-за двери для персонала и садится за чужой столик, сама Мэгги где-то прячется… Если б Уолт не расшумелся, она, должно быть, так и не вышла бы. Быть может, Генри вел с ней в подсобке разъяснительную беседу? Призывал оставить его в покое? Вот только на прежнего Генри это было непохоже.
Глава 57
Бентли поглядел в просвет между ореховыми деревьями. Оттуда, где он стоял, Чепмен-авеню хорошо просматривалась в обе стороны, и он заметил бы машины, едущие как на запад, так и на восток. Сейчас, в два часа ночи, улица пустовала. Не считая сверчков, стояла тишина. На дальнем конце участка виднелся силуэт экскаватора, оставленного теми, кто вел раскопки в саду Лероя. Луна подсвечивала остов обгоревшего дома. Впервые почти за неделю погода прояснилась, и на безоблачное небо высыпали звезды, хотя земля, кусты и деревья настолько промокли, что сохнуть им предстояло не один день.
Отец Махоуни облил бензином низкую, похожую на алтарь полку в курятнике, затем каракули на дощатых стенах, а следом и землю, не забыв о проволочной ограде и сатанинском хламе возле нее. Остатками бензина он нарисовал нечто вроде креста, бормоча что-то себе под нос на латыни. Бентли немного понаблюдал за этим литургическим обрядом с участием канистры. Он полагал, что церковь уже отказалась от латыни. Возможно, священник перешел на другой язык потому, что английский внушал недостаточно трепета.
Наконец Махоуни поставил опустевшую канистру на полку и вопросительно поглядел на Бентли.
– Оставим ее здесь, – шепотом сказал пастор. – Пожарные все равно распознают поджог.