Бунич Игорь – В центре чертовщины

— Так, может, он и спёр? — предположил я. — Он в молодости карманником был, в

Алма-Ате, кажется. Сыграли старые инстинкты, когда дорогая вещь в руки попала.

— Нет-нет, — говорит начальник. — Товарищ Сталин, правда, когда об этом узнал,

страшно рассердился и приказал Поскрёбышева посадить. Мы с ним в тюрьме

побеседовали и выяснили, что он не виноват, поскольку есть у него оправдательные

документы.

Генерал вытащил из папки листочек и протянул мне. Это была расписка, говорящая о

том, что товарищ Поскрёбышев А.Н. передал изъятые из Гохрана старинные часы под

расписку гражданину Кураганяну Рустаму Азировичу для вручения в г. Ялта Крымской

АССР господину Франклину Делано Рузвельту, работающему Президентом Соединённых

Штатов Америки, проживающему в г. Вашингтоне, округ Колумбия, США.

Тут у меня вообще голова поплыла. Как сейчас говорят, крыша поехала, вместе с

черепицей.

— Кто такой этот Кураганян Рустам Азирович? — спрашиваю. — И почему он

“гражданин”, а не “товарищ”? Почему часы Поскрёбышев ему передал? Он что, в личном

аппарате товарища Сталина работает?

— Погоди, погоди, — прерывает меня генерал. — Я постараюсь на твои вопросы

ответить. Ну, во-первых, этот Кураганян не “товарищ”, а “гражданин” потому, что он

заключённый. В своё время получил “десять лет без права переписки”, но расстрел ему

заменили содержанием в зоне до особого распоряжения.

Я этак тяжело сглотнул слюну. Голос даже у меня просел. Хрипло переспрашиваю:

— Заключённый? По какой статье?

— Без статьи, — поясняет генерал. — По указу, в силу государственной

необходимости.

— А кто он вообще такой? — не унимаюсь я. — Как вообще могло случиться, что

часы, которые товарищ Сталин должен был лично передать в качестве подарка Президенту

Рузвельту, Поскрёбышев отдал какому-то Кураганяну? Что всё это значит?

Вижу, у начальника моего тоска смертная в глазах. Схватил он “казбечину” из пачки,

нервно прикурил, собрался с мыслями и говорит:

— Видишь ли, Лукич, ты не головой, а сердцем всё понять должен. Сердцем-то ты

наш, а если бы не так было, то, по крайней мере, уже лет двадцать назад тебя... Гм,

смекаешь? Так вот, товарищ Сталин — великий вождь и учитель нашего народа, который

уже более тридцати лет ведёт нас всех от одной победы к другой; отец всех народов, он,

как ты сам понимаешь, Лукич, личность слишком драгоценная, чтобы подвергать его хоть

малейшему риску — в Тегеран ездить, в Ялту, с мавзолея перед войсками выступать, ну и

так далее. Чего только может ни произойти! Болт, скажем, где-то прогнил, не заметили —

вот тебе и катастрофа. Паровоз с рельсов слетит, самолёт упадёт, псих какой-нибудь на

параде патрон в заднице спрячет и стрельнет по мавзолею, колесо в машине лопнет на

дороге, скажем в Кунцево, и машина врежется в столб и двигатель у неё взорвётся... А

потому, понимая это, мы подготовили ряд граждан, внешне напоминающих товарища

Сталина, которые во время подобных мероприятий должны были его заменять, как

каскадёры киноартиста во время рискованных трюков. Ну, и сам понимаешь, что такую

группу надо держать в изоляции от общества; и чтобы они, упаси Бог, много о себе не

возомнили, на статусе заключённых с расстрельным приговором, исполнение которого

каждые полгода откладывается ещё на полгода по решению Президиума Верховного

Совета СССР.

— Та-ак, — протянул я, — теперь понятно. Значит, в Ялту тоже ездил один из них.

Так надо допросить его, этого... как его, заключённого Кураганяна, и дело с концом.

— Умница ты, Лукич, — просиял начальник, — что всё понимаешь. Это правильно,

что нужно допросить. Это я и без тебя знаю. Только кто допрашивать-то будет? Мне

самому нельзя. Мне на каждый контакт разрешение в Президиуме ЦК надо спрашивать...

— Ладно, — согласился я, — попробую. Где они все содержатся?

— В зоне, — ответил начальник, покраснев. — Все в одну зону собраны для порядка.

— Так где же? — допытывался я.

Генералу страшно не хотелось отвечать прямо. Он начал что-то крутить, вертеть и

мямлить.

— Я тебя, Лукич, сам туда отвезу. Недалече тут. На машине быстро доедем. Я за

шофёра сидеть буду.

— В Кунцево, что ли? — догадался я, и потому, как начальник опустил глаза, понял,

что попал в точку.

— А охрана-то об этом знает? — поинтересовался я.

— Внешняя ничего, конечно, не знает, — вздохнул начальник. — А внутренняя — в

курсе.

Подмывало меня тогда спросить: а кто же внутреннюю охрану несёт; но строжайше в

нас забито было не задавать начальству вопросов, не относящихся к делу. Словом, поехали

в тот же вечер.

Едём в Кунцево. Первый раз, признаться, волнуюсь. Охрану проезжаем, заграждения,

блок-посты, засеки.

— Чтоб не сбежали, — поясняет начальник. — Сбегут, беды не оберёшься.

Приехали. Как въехали на территорию дачи, так у меня в глазах потемнело. Сам

товарищ Сталин цветочную грядку окучивает.

— Спокойно, — говорит начальник, — не дёргайся. Выходи из машины, иди вон в ту