Бунич Игорь – В центре чертовщины

дверь. Там тебя встретят, а я в машине подожду.

Вышел я из машины. Сама-то дача чуть поодаль, а тут пристройка каменная

двухэтажная. Видно, комендатура внутренней охраны. Только я вошёл — навстречу мне

тётка, дородная такая, в белом халате.

— Здравствуйте, — говорит, — товарищ полковник (я в штатском был). Проходите в

кабинет, располагайтесь.

Ведёт меня в кабинет с табличкой “Заведующая профилакторием”, а сама смеётся.

— Уверяю вас, товарищ полковник, что не мои это набедокурили. Они люди

ответственные, пожилые. Это, скорее, “Молотовы” наделали.

“Значит, и “Молотовы” такие есть”, — думаю про себя.

Заходим в кабинет к ней. Там чистенько. Портрет Ленина. Стол канцелярский, шкаф.

Сейфа нет. На стене график висит с надписью: “Очерёдность доставки на спецобъекты

спецконтингента профилактория”. А тётка, вся улыбчивая такая, говорит мне:

— Вот за этот столик садитесь, товарищ полковник. И работайте. Вам Рустама

первым прислать?

— Кураганяна, — киваю я головой. — Приведите или пришлите. Не знаю уж ваших

порядков.

Через минут десяток входит этот самый Кураганян, в кителе генералиссимуса и

фуражке. Сердце у меня чуть из левого уха не выскочило. Хотел вскочить и вытянуться по

стойке “смирно”. С огромным трудом себя пересилил.

— Присаживайтесь, — говорю, — гражданин Кураганян. Курите, если хотите.

— Спасибо, гражданин начальник, — отвечает он. — Трубку предпочитаю.

Вынимает трубку из кармана кителя, а из другого пачку “Герцеговины Флор”.

Разломал две папиросы, набил трубку табаком, закурил.

— Папиросы-то эти самые покупаете, — спрашиваю я, — или выдают?

— Всё выдают, гражданин начальник. Не обижаемся, — говорит он, выпуская кольца

дыма.

— А сидите-то давно? — интересуюсь я, чувствуя, что сердечко-то моё немного

успокаивается.

— Первый срок ещё в 34-м получил. На Казанском вокзале взяли, считай, ни за что.

А потом добавили ещё два срока, — печально улыбнулся “генералиссимус”.

— А за что добавили? — я тоже закурил папироску, и дрожь в руках унимаю.

— Сперва, — отвечает он, — за XVIII съезд, хотя вовсе и не я на нём выступал; а

второй — за 22 июня 41-го года. Жуков отвертелся, а мне на полную катушку влупили

четвертной.

— Так, — говорю я, — хочу вас честно предупредить, гражданин Кураганян, что

висит над вами и третий срок, если не вернёте часы, которые вам под расписку вручил

товарищ Поскрёбышев перед отъездом в Ялту на конференцию.

— Нечего мне отдавать, начальник, — пожимает он плечами. — Не я в Ялту ездил.

— Не вы? — удивляюсь я. — А кто же?

— Абашидзе, — отвечает он. — Меня, правда, назначили. Врать не буду. И

Александр Николаевич те часы мне под расписку передал. А потом говорит: Абашидзе

решили послать. И те часики отобрал. Можете у него проверить.

— А расписку он вам вернул?

— Смеётесь, начальник? — улыбается Кураганян. — У Поскрёбышева она осталась.

— Ладно, — говорю я, — пока идите. Если понадобитесь, я вас вызову. А пока

пришлите мне этого Абашидзе.

— Нам по зоне самостоятельно передвигаться не положено, — отвечает Кураганян с

испугом в глазах. — Матрёну Ивановну позовите.

Я понял, что Матрёна Ивановна — это та тётка в белом халате. Дверь кабинета

приоткрыл, а она на стульчике в коридоре сидит.

— Матрёна Ивановна, — говорю, — отведите заключённого на место, а мне

приведите Абашидзе.

Абашидзе был в простом довоенном кителе с отложным воротничком. Он вошёл,

мягко ступая в кавказских сапогах, держа во рту потухшую трубку.

— Сообщите ваше имя, отчество и фамилию, а также начало и конец срока, — начал

я допрос.

— Абашидзе Автандил Эдуардович, — отвечает он, — 1879 года рождения, грузин,

беспартийный. Осуждён в 1935 году за теракт.

Я было хотел записать всё это в протокол, а потом думаю: как бы мне за такой

протокол потом голову не открутили. Изложил я ему суть дела.

— Всё правильно, начальник, — говорит он. — Поскрёбышев мне эти часики

передал и сказал, что в Ялту поеду я. Меня уже из зоны на вокзал повезли, но с полдороги

вернули. А поехал вместо меня Ямпольский Иосиф Наумович. Я ему те часики и передал в

присутствии Матрёны Ивановны.

— А Матрёна Ивановна — это ваш комендант? — спрашиваю я, хотя прекрасно

понимаю, что не имею никакого права задавать подобных вопросов.

— Она у нас всё, — вздыхает Абашидзе, — дай ей Бог здоровья. Мы же все люди уже

пожилые. Она нас и покормит, и укол, когда надо, сделает. В последние годы разрешение

выхлопотала для нас по садику гулять, цветы сажать и всё такое прочее. Раньше-то все по

отдельным помещениям сидели и даже кормили через намордник.

— Ладно, — говорю. — идите отдыхайте, гражданин Абашидзе.

А Матрёне Ивановне приказываю Ямпольского привести.

— Нет на месте, — улыбается она. — В Кремле на пленуме выступает.

И "Правду” мне сегодняшнюю показывает. А там чёрным по белому: “Сегодня в

Москве проходит внеочередной пленум ЦК ВКП(б)... Главным вопросом пленума