Бунич Игорь – В центре чертовщины

— очень экзотические полинезийцы, воспринявшие от цивилизации белых людей только

порок курения — встретили нас сочувственными взглядами как потенциальных самоубийц

и даже провели нечто вроде обряда нашего символического погребения, нещадно колотя

при этом в деревянные барабаны.

При этом выяснилась одна маленькая подробность, говорившая о том, насколько

английская администрация на Гуадалканале знает нравы и обычаи туземного населения.

Не то что за десять, но даже за миллион долларов туземцы отказывались входить в

пещеры, а уж тем более служить там какими-то проводниками. Вход в пещеру для них —

строжайшее табу. В лабиринтах обитают духи сколь могучие, столь и кровожадные, не

разрешающие себя беспокоить по какому-либо поводу. Белых пускают сюда

беспрепятственно только потому, что это считается жертвоприношением могущественным

духам и демонам. Возвращение белых встречается настороженно — духи не приняли

жертву, быть беде.

У одного из входов в лабиринт постоянно бьют тамтамы, жрецы читают заклинания,

а сменяющие друг друга воины танцуют разные ритуальные свинги, потрясая копьями. То

ли пытаются задобрить духов, то ли напугать. Мы поинтересовались: часто ли духи

вылезают из лабиринта? Оказывается гораздо чаще, чем мы думаем. Главным образом,

воруют скот. Раньше утаскивали людей, теперь — скот. Зачем? Зачем воруют скот? —

чтобы съесть, конечно.

— А как они выглядят?

Наш переводчик из местных, видимо, плохо знал английский язык, а возможно, в

английском языке не было соответствующих выражений. Но всё, что мы поняли из

описания внешности духов, были три определения: круглые, толстые, светящиеся.

— Светящиеся шары, — подвёл итог Паркер. — Я об этом слышал.

Провожаемые грохотом барабанов и песнями колдунов, мы двинулись в лабиринт. Я,

было, предложил взять с собой собаку, чтобы она вывела нас обратно, но её требовалось

кормить, а отягощать себя лишними запасами не хотелось. Кроме того, Паркер побоялся,

что она своим лаем распугает нам всех духов.

Надо сказать, что нам удалось унести ноги из этого лабиринта, хотя мы выбрались из

него на другом конце острова, заросшего джунглями. Ещё неделю мы добирались до

какого-то посёлка, пару раз чуть не утонув в болотах. Я дал слово Паркеру, что никогда не

проболтаюсь никому о том, что нам удалось увидеть в лабиринте, пока мы не добудем

каких-либо вещественных доказательств. Из того, что мы там увидели, мы могли кое-как

об этом рассказать, но доказать не могли решительно ничего.

— Нужно, — заявил Паркер, — организовать сюда по-настоящему научную

экспедицию. С соответствующей аппаратурой, кинокамерами, переносными прожекторами

и прочим.

Он знает пару людей в Штатах, которые согласились бы стать нашими спонсорами.

Надо возвращаться в Штаты и к следующему лету организовать следующую экспедицию.

Я тогда, конечно, и помыслить не мог, что всего через четыре года организую подобную

экспедицию на другом конце света и без всяких спонсоров. За счёт правительства

Соединённых Штатов. Оно даже выделит мне для этого три танка, которых я не просил.

Но нашим с Паркером планам не было суждено сбыться. Вскоре после возвращения в

Штаты Паркер заболел и умер. Он оставил мне двадцать тысяч долларов из своих

сбережений, взяв слово, что я организую ещё одну экспедицию на Гуадалканал. Я дал

слово, поступив очень опрометчиво, так как весь последний год почти не читал газет. В

декабре 41-го года Америка оказалась втянутой во Вторую мировую войну, а я — призван

в армию.

Полгода муштры на форту Штаффер, присвоение звания младшего лейтенанта и

старый войсковой транспорт “Президент Грант” повёз меня в Северную Африку, где

генерал Паттон лихорадочно формировал дивизии, которым вскоре было суждено

пронести наш национальный флаг по странам освобождённой Европы. Ещё валяясь на

четырёхъярусных нарах в трюме “Президента Гранта”, пересекающего Атлантику со

скоростью четыре мили в час, я размышлял о том, что поскольку бедняга Паркер умер, а я

нет, то со мной, по его теории, должна случаться всякая чертовщина. И я не ошибся.

Первой чертовщиной было то, что я попал в специальное разведывательно-

диверсионное подразделение армейской службы безопасности, в так называемый 8-й

отдел, в задачу которого входило похищение разных научных светил в области ядерной и

теоретической физики с территории, занятой противником. Руководил отделом полковник

Борис Паш. Всё было увлекательно как в вестерне, если не считать того, что за год войны

наш отдел практически трижды обновлялся, а я не получил даже царапины.

В августе 43-го года, находясь на Сицилии, я узнал, что Гуадалканал стал местом

ожесточённейших боёв между нашими и японскими войсками. Остатки японского

гарнизона укрылись в наших алебастровых пещерах, не желая сдаваться. Американское