Буржуазия и царизм в первой русской революции

Впоследствии противники Трепова истолковывали последние слова в том смысле, что под «крайними средствами» он разумел свою военную диктатуру и что вообще весь план кадетского министерства был им задуман с провокационной целью: такое министерство было бы вынуждено резко порвать с левыми и дискредитировало бы себя слабостью или репрессиями, тогда можно было бы его легко устранить, отменить «конституцию» и восстановить старое самодержавие. Как утверждал Извольский, «расчёты Трепова были весьма просты: кадетский кабинет не преминул бы с первых же шагов вступить в решительный конфликт с императором; в этом случае Трепов намеревался при помощи петербургского гарнизона устранить кадетов и заменить их правительство своей военной диктатурой; затем оставалось отменить манифест 17 октября, что Трепову казалось вполне возможным» ²⁵⁷.

Сам Извольский находил «странной» горемыкинскую тактику «бойкотирования» Думы, но в отличие от Трепова видел спасение в создании не кадетского, а смешанного, коалиционного кабинета из либеральных бюрократов и общественных деятелей. Такой кабинет, по убеждению Извольского, «обуздает Думу и даст возможность её сплавить без скандала и сейчас же созвать новую» ²⁵⁸. По его просьбе Н. Н. Львов составил записку об общем политическом положении, которую Извольский 25 июня вручил царю. В ней говорилось, что распустить Думу опасно, так как авторитет её ещё велик и от неё покуда многого ждут. Да распускать её и не нужно, в ней есть здоровые элементы, а через них можно наладить нормальные отношения между Думой и властью. Для этого надо преобразовать непопулярный кабинет, введя в него влиятельных членов Думы. Это «внесёт замешательство в ряды оппозиции. Все умеренные элементы объединятся для защиты министерства против нападок крайних элементов, которые будут дезорганизованы. Таким образом будет создана возможность соглашения и совместной работы Думы и правительства.

Далее в записке говорилось о распределении министерских постов. Председателем Совета министров намечался Муромцев. Наиболее трудным представлялся выбор министра внутренних дел, так как «употребление военной силы и полиции для подавления революционного движения может быть доверено человеку, который решился бы на энергичные действия только в случае крайней необходимости…». Таким министром мог бы быть Столыпин или Муромцев. В числе кандидатов на второстепенные посты были названы Шипов и Кузьмин-Караваев. Особенно желательным признавалось участие Милюкова, ибо «он мог бы стать наиболее сильным защитником министерства от нападок на правительство крайней левой» ²⁵⁹.

На аудиенции у царя Извольский упирал на то, что «ничто так не умеряет радикализм, как ответственность, связанная с властью… Разве не правильно сказано, что наилучшая полиция рекрутируется из контрабандистов? Разве можно серьёзно поверить тому, что люди вроде Муромцева, Шипова и князя Львова, которые являются крупными землевладельцами и жизненно заинтересованы в поддержании спокойствия и в мирном разрешении аграрного вопроса, были бы менее преданными и менее консервативными, чем бюрократы категории Шванебахов…». Извольский как министр иностранных дел обратил внимание царя также на впечатление, которое производит внутренний кризис в России на европейские кабинеты и общественное мнение. За границей единодушно осуждается политика кабинета Горемыкина, и никто не ожидает восстановления порядка в России помимо призвания к власти новых людей и изменения политики. Неустойчивое положение внутри страны, предупредил Извольский, «мешает нам предпринимать различные шаги в наших внешних делах и, как несомненно подтвердит министр финансов, подрывает наш финансовый кредит».

На вопрос царя, какие шансы на успех имело бы министерство с участием умеренно либеральных деятелей, если учесть, что в Думе господствуют наиболее крайние элементы и она больше походит на революционный митинг, Извольский ответил, что «даже если Дума будет продолжать упорство, положение было бы значительно улучшено, если последуют нашему совету, так как даже в случае необходимости роспуска Думы становилось бы ясно, что к этой крайней мере прибегли только после искренней попытки достичь взаимного понимания» ²⁶⁰.

Вряд ли объяснения Извольского рассеяли опасения царя, но он всё же разрешил Извольскому войти в переговоры с возможными членами нового кабинета. К переговорам царь сам предложил привлечь Столыпина.

Между тем Милюков под впечатлением своего свидания с Треповым считал вопрос об образовании кадетского министерства предрешённым в «сферах» и при встрече со Столыпиным и Извольским дал понять, что готов принять на себя составление кабинета, как только такое предложение будет ему сделано. При этом Милюков допускал участие в своём кабинете Извольского, но на зондирование насчёт оставления на посту министра внутренних дел Столыпина отвечал резким отказом. «Если я дам пятак, — сказал он, обращаясь к Столыпину, — общество готово будет принять его за рубль, а вы дадите рубль и его за пятак не примут»²⁶¹.