Скептицизм в отношении кабинета из либеральных деятелей, переходящий в «боязнь власти», получил широкое распространение в кадетской среде. В письме секретаря Самарского губернского комитета Елшина в центральный комитет партии народной свободы от 18 июня 1906 г. указывалось, что «…среди политически развитой интеллигенции начинает преобладать мнение, что теперь уже поздно думать о мирном (т. е. без пугачёвщины и всеобщей резни) исходе революции: ни одно правительство, как бы оно радикально и энергично ни проводило реформы, не успеет физически проделать в столь короткий промежуток, какой даётся на это населением, столь громадную работу переформирования всего строя русской жизни. Я вам даже скажу более: есть люди, которые уже перестали интересоваться работой Думы, говоря, что революция уже обошла Думу и её работа не может оказать существенного влияния на ход событий»275
. Позже, уже в эмиграции, Милюков даже утверждал, что соображение о невозможности удержаться при тогдашнем революционном настроении страны «было обще нам всем, но при тогдашнем жертвенном (?! —Несмотря на скептическое настроение Муромцева, Шипов решил поставить его перед свершившимся фактом, предложив царю образовать кадетское министерство во главе с Муромцевым.
Накануне Шипов посетил Столыпина. Последний, отозвавшись очень резко о «неработоспособности» Думы и необходимости её роспуска, просил Шипова высказать своё отношение к этому предположению. Шипов ответил, что для роспуска Думы не было повода и что во всяком случае сам он не считает возможным участвовать в его выполнении. Ответ Шипова, видимо, разочаровал Столыпина, и он нехотя вернулся к комбинации Извольского, т. е. к коалиционному кабинету не для роспуска, а для примирения с Думой. В состав нового кабинета должны войти общественные деятели по выбору Шипова и представители бюрократических кругов, причём в числе последних кроме министров двора, военного и морского Столыпин имел в виду себя и участвовавшего в беседе Извольского. На это Шипов возразил, что такой кабинет не мог бы иметь авторитет в глазах народного представительства. Поэтому при данном составе
Думы сформирование кабинета следовало бы поручить одному из лидеров кадетской партии. Извольский не оспаривал соображений Шипова и лишь высказал надежду, что последнему, возможно, удастся убедить лидеров кадетской партии войти в состав коалиционного кабинета. Столыпин же возражал по существу, находя слишком опасным образование кабинета из членов кадетской партии. Разумеется, он не сказал, что царь уже поставил крест на кадетском министерстве. Заканчивая беседу, Столыпин заметил, что своё мнение Шипов сможет высказать на аудиенции у царя277
.На приёме у царя — внешне очень любезном — Шипов прямо указал на двусмысленность манифеста 17 октября. Дума, а с ней и вся страна понимают этот акт как переход к новому, конституционному строю, а правительство по-прежнему держится традиций и приёмов старого времени. При таких условиях роспуск Думы и назначение новых выборов поставят перед избирателями вопрос: желает ли страна осуществления прав, дарованных манифестом 17 октября, или она хочет вернуться к прежнему строю? Нетрудно предвидеть, что вторичные выборы дадут ещё более левый состав Думы. Остаётся другой исход, продолжал Шипов, а именно примирение с данной Думой, для чего необходима искренняя готовность работать с ней и вернуться к честному осуществлению манифеста 17 октября. Но при коалиционном кабинете добиться примирения Думы с властью невозможно. Необходимо, следовательно, создать кабинет из думского большинства. При этом Шипов резонно заметил, что о поведении кадетов в правительстве нельзя судить по их роли в оппозиции. Как только кадеты войдут в правительство, они, несомненно, «сочтут своим долгом значительно ограничить требования партийной программы при проведении их в жизнь и уплатят по своим векселям, выданным на предвыборных собраниях, не полностью, а по 20 или 10 копеек за рубль».