Буржуазия и царизм в первой русской революции

Как стало известно позже, Столыпин находил, что с I Думой ни до чего договориться нельзя и что её надо как можно скорее распустить. Но сделать это для смягчения возможных революционных вспышек должно новое министерство, возглавленное популярным общественным деятелем. Таким образом, Столыпин был не только против треповского плана, но и комбинации Извольского. Он хотел создания коалиционного кабинета не для примирения с Думой, а для её роспуска. Но Столыпин не спешил раскрывать свои карты. Не удивительно поэтому, что Извольский и даже Трепов надеялись на поддержку Столыпина. В своём интервью агентству Рейтер Трепов противопоставил инертности Горемыкина «смелость» по отношению к Думе Столыпина, а при свидании с Милюковым находил полезным временно сохранить Столыпина на посту министра внутренних дел, сославшись на «тяжесть занятий» этого министра и необходимость его частых поездок ко двору ²⁶².

Вокруг сенсационного интервью Трепова разгорелась жаркая газетная полемика. На уверения кадетов, что они знают средство, как «разоружить революцию», суворинское «Новое время» и правительственная «Россия» отвечали, что кадетская партия «хитрит», что у ней «два лица», что из-за опасения утратить свою популярность она всегда малодушно пасовала перед крайними левыми партиями и поэтому бессильна удержать их от революционных «эксцессов».

27 июня «Новое время» писало, что «трудность и мучительность» положения заключаются в неясности думского большинства, т. е. кадетов и их союзников. «Будь в них всё ясно, открыто и твёрдо, будь они очевидно и доказуемо не революционной партией или, точнее, не находись они в зависимости и гипнотическом страхе от крайних левых, отчего же бы и не передать в их руки руль корабля. Плыть бы вперёд, но не на подводный камень. Но при скрытности и очевидной трусливости кадетов, которые все приумолкли перед Аладьиными и Аникиными и вообще дали не трудящимся «трудовикам» сесть себе на голову, создалось положение весьма тёмное и рискованное…» В таком же духе писали о кадетах и октябристы. По словам А. Н. Брянчанинова, сильная голосами кадетская партия «превратилась в дряблое стадо, терроризированное трудовиками, которые в конце концов сделались вместе с социал-демократической фракцией диктаторами положения» ²⁶³.

Таким образом, самое тяжёлое обвинение, которое выдвигалось против кадетов справа, состояло в том, что они утратили руководящее значение в Думе и пошли на буксире у трудовиков.

Доля правды здесь есть. По признанию самих кадетов, «почти всегда партия отступала перед опасностью конфликта с трудовиками и считалась с их требованиями»²⁶⁴.

Так было, как уже отмечалось, при составлении ответного адреса на приветственное слово царя и при выработке формулы перехода к очередным делам по поводу декларации Горемыкина. Несомненно боязнью разрыва с трудовиками объясняется и отказ кадетов выразить порицание революционному террору. 4 мая при обсуждении ответного адреса М. А. Стахович внёс поправку о том, что Дума высказывает самое решительное осуждение политическим убийствам и другим насильственным действиям. Но кадеты, заявляя, что они не сторонники политических убийств, в то время не решились голосовать за поправку Стаховича, и она была отклонена громадным большинством (за неё голосовало всего 35 человек, в том числе только один кадет — Н. Н. Львов) ²⁶⁵. В связи с запросом о белостокском погроме трудовики предложили немедленно командировать в Белосток следственную комиссию из членов Думы ²⁶⁶. Кадеты сперва усомнились в «конституционности» такого шага, но затем уступили.

Чем же питался страх кадетов перед разрывом с трудовиками? Несмотря на свою победу на выборах, кадеты всё более убеждались в том, что народные массы гораздо больше прислушиваются к трудовикам, чем к ним. По признанию Милюкова, «для русского крестьянства несомненно понятие о Думе очень часто сводится к понятию о Трудовой группе, и её лидеры быстро становятся народными героями» ²⁶⁷. Но если поведение трудовиков в Думе было барометром настроения крестьян, то кадеты, естественно, не могли пренебрегать этим «инструментом». Они боялись, что чересчур прямолинейное отграничение слева приведёт к полной изоляции их в стране. Кадеты понимали, что их сила зависит от сочувствия слева и что даже для того, чтобы импонировать правительству, заставить его поверить, что кадетская партия в состоянии остановить революцию, надо было поддерживать фикцию общего фронта оппозиции. Во время обсуждения правительственного сообщения по аграрному вопросу большинство кадетской фракции вопреки предостережениям своих лидеров отвергло предложение ограничиться мотивированным переходом к очередным делам и, следуя в кильватере Трудовой группы, решило апеллировать к стране в форме «контрсообщения».