Былое сквозь думы. Книга 1

Поднявшись следом за Рама-Ситой, я сделал пару шагов ему во след и, спружинив на послушных ногах с обнажённым клинком в уверенной руке, словно разъярённый барс бросился на туга, нацелив смертоносное жало в его ненавистную смуглую шею. Мгновение, и враг будет валяться бездыханным у моих ног, а я, вытерев лезвие о распростёртое тело, смело брошусь навстречу таящейся за дверью опасности и умру свободным христианином и храбрым воином.

Как раз этого мгновения хватило индусу, чтобы тренированным движением бросить своё тело в сторону и лёгким мановением руки отвести мой смертельный удар, а другой рукой и вовсе выбить мой клинок, сломав, по всей видимости, мне руку в нескольких местах. С градом проклятий полетел я на холодные камни темницы. Прощай оружие, я остаюсь беззащитным в руках дьявола.

– Сердар, – услышал я ненавистный голос, – перестань противиться судьбе. Напрасно ты всё время теребил свою железку, всё равно умрёшь, как предсказал я, иначе зарежу, как барана, но сначала спущу с живого шкуру. Не порти праздника ни себе, ни людям.

Поддерживая ушибленную, но, к счастью, не сломанную руку, хотя это было уже совершенно не важно, я удручённо поплёлся рядом с душителем по пустынным галереям подземелья.

– Все уже в центральной пещере и ждут открытия праздника, – сообщил мне душегуб и даже поимел наглость подмигнуть белому господину.

Впереди послышался неясный гул толпы, и мы вступили в огромную пещеру, вырубленную в граните руками не одного поколения доисторических предков человека. По краям её толпились сотни людей, почти не различимые в скудном освещении подземелья. Они стояли двумя полукольцами от входа и до противоположной стены, где, вероятно, и должно было состояться мерзкое действо человеческого жертвоприношения.

Рама-Сита провёл меня по свободной центральной части пещеры к вырубленному из цельного камня невысокому постаменту с выдолбленным в нём жёлобом для стока крови. Это и был алтарь богини, огромная алебастровая статуя которой высилась в полутьме за ним. Изваяние кровожадного божества было покрыто чёрной краской, скрадывающей её очертания в слабом освещении пещеры, и лишь два фосфорицирующих глаза идола горели дьявольским огнём. Казалось, сама Кали сидела спокойно, завуалированная тьмой, но её взор следил за каждым в этой фанатичной толпе, прожигая до дна их тёмные души.

На треножнике у ног богини стояла пылающая жаровня и скупо подсвечивала голову статуи снизу, создавая иллюзию зыбкости и некоего движения в её лице. Эта мнимая живость, вкупе с горящими холодным огнём глазами, вселяли в человека тревогу и томительное беспокойство, напряжённо усиливающиеся с каждой минутой, до сбоев ритма сердца и дыхания.

От алтаря полукругом расходились каменные столбы, числом до тринадцати, и к шести из них уже были привязаны люди. Причём справа, я увидел лишь одного несчастного с заломленными и связанными за столбом руками. Это был полностью обнажённый юноша с застывшим ужасом в глазах и с парализованной волей. А слева, куда Рама-Сита подвёл и меня, стояли остальные пять жертв: две молодые женщины, подросток и двое мужчин моих цветущих лет. Жрецы в белых балахонах и масках как раз привязывали их к столбам. Душитель передал меня одному из служителей ада, и тот, заломив мои руки, крепко прикрутил меня к пустующему столбу. Так как с нас шестерых одежда не была сорвана, я понял, что мы не будем первыми жертвами, хотя о себе-то я знал, что именно разделкой моей туши закончится эта бойня.

Я знал, как предотвратить этот богомерзкий ритуал. Пусть ценой жизни, но я раскрою глаза жрецам и этим сотням оболваненных дикарей. Я успею выкрикнуть правду о презренном двуличии их предводителя, о его продажности англичанам и спасу несчастные жертвы от страшной участи.

– Белый сагиб не должен своим иноземным и неверным словом осквернить слух богини Кали, и его мерзкий язык будет неподвижен у жертвенного столба, – из-за спины услышал я голос своего врага, обвившего меня мёртвой хваткой за шею и забивающего кляп в мой рот.

Толпа одобрительно загудела. Рама-Сита вновь опередил меня, и теперь я окончательно был лишён возможности что-либо предпринять.

Тем временем жрецы, окружив треножник, стали бросать в его пламя патишалу – связки ритуальных трав, читая нараспев мантры и совершая пронам, то есть падая ниц у чёрного божества. От жаровни заструился разноцветный дым, в волнах которого лицо Кали приобрело как бы осмысленное выражение. Вероятнее всего, эта болезненная игра воображения была вызвана действием наркотических курений, источаемых жаровней. На толпу это действовало гипнотически, и она стелилась у стен пещеры, повторяя все движения жрецов. Праздник Пуджи начался.

Закончив чтение мантр, но продолжая восхвалять Кали, сектанты поднялись на ноги. Простирая руки к богине, туги ещё некоторое время иступлённо пели ей гимны, а затем по команде одного из жрецов, каменно замерли в ожидании кровавого действа. Могильная тишина повисла под сводами пещеры, нарушаемая лишь рыданиями и бессвязными выкриками жертв.