Его глаза вспыхнули ненавистью, губы приоткрылись, и он, без сомнения, заорал бы дурным голосом, не стяни я петлю на его шее до появления стойкого синюшного оттенка на лице. Только тогда на мой повторный призыв к молчанию туг утвердительно кивнул посиневшей головой, полностью осознав своё незавидное положение и мою отчаянную решимость. Тогда я чуть ослабил петлю.
– Сердар, – с трудом выдавил полузадушенный индус, – ты умрёшь не как избранник богини, а под страшными трёхдневными пытками. Тебе никогда не пройти мимо наших постов. Можешь убить меня, но я не укажу тебе дорогу из подземелий Кали. Даже золотом ты не смог бы соблазнить меня. Я готов умереть, и пусть со мною исчезнут былое величие и слава моего рода. И если не хочешь спокойно умереть под воздействием амриты, то скорее делай своё дело, ури, – и он закрыл глаза с туземным пренебрежением к жизни.
Как ни печально, но в словах Рама-Ситы таилась горькая для меня правда. Высокое происхождение индуса давало о себе знать. Он не посмел пойти на открытое предательство на глазах у всей касты, боясь проклятия и полной своей никчемности в будущем, если оно и представилось бы.
– Ну что же, Рама-Сита, – давал я ему отсрочку, но без надежды для себя, – заканчивается твой род собачьей смертью, без почестей и английских орденов отличия.
– Я смирился с этим, – отозвался туземец, – а английские ордена пусть утешают английских вдов.
– Ты, может, и впрямь в дополнение к офицерскому патенту надеялся на орден за наши головы? – не удержался я от презрительной насмешки. – Ведь золото тебя не интересует, а знак доблести в петлице весьма способствовал бы твоим властолюбивым амбициям.
– Я надеялся на Трость, – печально прошептал Рама-Сита.
И тут меня как громом поразило. Этот индус из рода браминов знал, на что надеяться. Трость с золотым набалдашником, да если ещё и большая, являлась истинно индийским знаком высокого отличия человека. Англичане присвоили себе право награждать этим знаком туземцев за выдающиеся заслуги перед Ост-Индской компанией. На Индостане Трость имела значение равное ордену Почётного Легиона во Франции. Награждённый не расставался с нею, как с собственной тенью. Более того, Трость передавалась по наследству и обеспечивала наследнику пожизненные почёт и уважение. В этой стране, где социальные отличия имеют огромную силу, этот знак поднимал туземца до уровня раджи или султана, давая право на вечное владение земельным наделом. Кроме того, в далеко идущих планах Рама-Ситы Большая Трость моментально приблизила бы его к реальной власти в любом индийском правительстве. И я понял, что нужно попробовать использовать неудовлетворённое тщеславие и непомерное честолюбие душителя во благо себе.
– А если бы генерал-губернатор французских владений Индии адмирал Луи де Жепульи соизволил наградить тебя Большой Тростью, ты помог бы мне? – вкрадчиво спросил я.
Туземец открыл глаза и внимательно посмотрел на меня. Имя губернатора магическим образом подействовало на него, и я понял, что нащупал верный путь к кичливому сердцу.
– Я отдал бы всё за Трость, – медленно произнёс он, – но губернатор не наградит меня.
Наступил ответственный и переломный момент в моих отношениях с индусом. И я с иезуитской убедительностью, словно мной руководил сам Игнатий Лайола, стал доказывать аборигену, хотя и невозможное при трезвом рассмотрении, но весьма заманчивое при сложившихся безвыходных для нас обоих положениях, предположительное желание губернатора Луи де Жепульи видеть меня, а особенно маркиза Жана-Батиста де Профурье, чистокровного француза и почти родственника адмирала, в полном здравии в обмен на какую-то трость.
– Рама-Сита, – проникновенно вещал я, – мой хороший знакомый, начальник полиции французских территорий генерал Риго де Марси с одной стороны, а маркиз де Профурье и я с другой, приложим все силы, чтобы губернатор отметил твои заслуги Большой Тростью в обход англичан. Тем более, что часть сокровищ Гоурдвар-Сикри принадлежит Франции, – это я уже хватил через край, но отступать было некуда. – И тем самым, возвратив золото Республике, мы поможем ей уплатить долги королеве Виктории, сделанные ещё Наполеоном.
– Это англичане скрыли от нас, – проговорил туземец, явно растерявшийся от обилия высоких имён. – Но маркиз может быть уже мёртв, – индус явно оценил француза выше меня.
– Но мы-то будем живы, – заверил я его, – и сможем передать прощальное слово от Жана его любимой Франции. А в Европе надгробная речь высоко ценится. Да у нас и нет пока достаточных оснований, чтобы хоронить маркиза.
Индус всё ещё с недоверием смотрел на меня, так как не имел ранее возможности узнать янки поближе, но вдруг, как будто что-то внутренне подтолкнуло его, и он принял решение.
– Сердар, – торжественно произнёс Рама-Сита, – поклянись страшной клятвой белого человека, что ты выполнишь обещания!