Былое сквозь думы. Книга 1

– Великое испытание посылает вам Господь, – смиренно возвестил отец Доменик. – Но своею кровию очиститесь вы от скверны и избегните кары небесной. Я же денно и нощно буду молиться за упокой ваших душ, – святоша явно не спешил в лучший мир. – Утешьтесь, ибо не сопоставимы будут ваши муки со страданиями вероотступника, называемого вами – Вождём, так как он есть наипервейший иезуит наших дней подобный Игнатию Лойоле, коим был для своего времени мерзкий мирянин Иниголопес де Рекальдо. И возопит он перед судом праведников словами Писания: «Для чего не умер я, выходя из утробы и не скончался, когда вышел из чрева!» И не станет ему земля пухом, а непотребно и без очистительного тлена угнездится тело его, яко восковой статуй, во дьявольском склепе, слепленном руками его преемников и попираемом их же ступнями во дни бесовских празднеств, и буде вечно томиться дух его пред ликом равнодушия праздноидущих мимо! Прости, мя, Господи!

Уел-таки Вождь нашего святошу. У меня от таких предсказаний аж лёгкий северо-американский морозец пробежал по крашеной коже.

– Ну и накаркал ты Вождю посмертную жизнь, – передёрнул плечами Жан. – Достал он тебя и всю твою кротость.

– То не я предрекаю. То сказано до меня много веков назад и на много веков вперёд, – поучительно изрёк отец Доменик. – Возлюби ближнего своего, не сотвори зла ему, и минует тебя горькая чаша. Не требует Господь невозможного, но человек же поступает в гордыне своей, аки скот.

После такой душещипательной проповеди захотелось пожалеть себя и всплакнуть. Но как всегда к месту, заявился сам Вождь, полный энергии и разговоров.

– Друзья и братья, – пророкотал он с милой французской картавинкой. – Рано нам складывать лапы и поджимать крылья. Объявляю совещание с правом моего решающего голоса.

Он смахнул со стола рисовые крошки, отправил трудиться вместо себя Рама-Ситу, пригласил к столу и Перси, одарив его правом совещательного голоса, и приступил к изложению новых идей, нахлынувших на него во тьме подземелья.

– Что мы имеем на текущий момент? – загадочно начал он.

Мы ничего не имели, а поэтому сурово молчали.

– Мы имеем высокий моральный дух! – огорошил нас Вождь, но не уточнил, откуда он сам набрался этого духа. – Но кто виноват в создавшемся крайне тяжёлом материальном положении?

– Кто? – разом вскрикнули мы, надеясь на совесть говорящего, и ожидая слезу покаяния.

– Человек! Я позволю себе сказать: матёрый человечище! – торжествующе повёл Вождь глазами поверх наших голов.

До чего же велик был, стоящий перед нами представитель всего рода человеков! Одним только словом он вновь вернул нас к вере в непогрешимость его каменных истин, сняв вину с каждого из нас по отдельности.

– Именно человек, – засунув большие пальцы рук себе подмышки, и как бы приподнимая себя над нашей толпой, вконец убедил нас Вождь. – Человек, который звучит гордо!

Я не успел уложить в своей многострадальной голове образ звучащего человека, как оратор напористо продолжил:

– Вы, батеньки, опустили руки в столь тяжкий час безвременья от свалившейся на вас ответственности. Но я повторюсь: – Лишь сам человек повинен в своих бедах. Ты, вы, он, они, оне наконец, и так далее. Лишь ум и разум, объединившие вас в один громящий кулак, ни в чём не виноваты, ибо неподвластны и вездесуши! – и Вождь гордо задрал над столом свой волосатый подбородок.

И это были правильные, хотя и непонятные, слова. Только я сам повинен в своих несчастьях, если не считать Жана, сбившего меня с мирного контрабандного пути. Хотя, по правде сказать, лишние деньги мне никогда не мешали. Мысль о них принудила меня сбить и Вождя с мысли о звучном человеке.

– Жаль, – сказал я, – но мы уже никогда не сможем поделить между народами никаких богатств.

– К сожалению, наша организация находится в материально-затруднительном положении, но мы ещё наскребём малую толику для вспомоществования основному нашему ядру, – и, строго глянув на Перси, Вождь засеменил к своему углу. – Может быть, и заграница нам поможет, – неубедительно бросил он через плечо.

Только я успел подумать, что англичане помогут нам только верёвкой, да и то не всем, так как Вождь непременно выскользнет из петли, а он уже твёрдой рукой развязывал на столе грязную тряпицу. Мы с робкой надеждой стлали ждать чуда. И оно свершилось. Вождь развязал узелок, и на куске материи сверкнуло то, ради чего мы пошли на страдания. Кучка золотых монет, браслеты, драгоценные камни в оправе и без неё заискрились перед нашими глазами, позволяя хоть на время забыться и отвести душу созерцанием прекрасного. И тут я понял, почему англичане не бросают нас на произвол судьбы, решив обобрать до нитки.

– И это всё? – непроизвольно вырвалось у меня, так как сознание отказывалось верить, что это всего лишь образцы.

– Остальное – в ущелье. Эти крохи я оставил как личную память о султане, – понуро объяснил Вождь, но закончил оптимистично: – Хотя и этого хватит, чтобы кое-кому от кое-кого откупиться.

В это я сразу поверил и поэтому твердо произнёс:

– Будем делиться!

– И поровну, – добавил Жан.