Былое сквозь думы. Книга 1

Слон и погонщик были нашими старыми знакомыми ещё по путешествию из Калькутты в Гоурдвар-Сикри. Доставил их махрат из знакомого ему селения под вечер дня нашего бегства из крепости. В тот день мы без происшествий отлежались в джунглях, а уже ночью выступили по пути в Калькутту. Английских патрулей не встречалось, видимо их сняли, надеясь на нашу скорую поимку в подземелье. Правда, мы не особо и страшились встречи с ними, так как были вооружены. Представляя истерику капитана Делузи, не обнаружившего шайку бунтовщиков в пещере, мы хохотали до слез и колик.

С меня уже сошла краска, и я стал привычен сам себе. Вся наша команда, одетая в индийские дхоти, вела неторопливые беседы, важно восседая на слоне, как пэры в Палате лордов. Не опасаясь погони, мы неспешно продвигались в сторону Калькутты, делая частые остановки. Рама-Сита, следовавший за слоном, обеспечивал хорошим питанием, а мы отдыхали душой и любовались окрестностями.

– Побродить бы с ружьишком, – мечтал иногда Вождь. – Люблю пострелять в перелётную птицу, да крылья подрезать тому, кто выше меня летает.

Однако, во избежание излишнего шума, мы не охотились, хотя и имели два исправных ружья, одолженных, как и вся наша экипировка, махратом у знакомых туземцев.

– Люблю природу, – провозглашал на очередном привале Вождь, собирая золотистые цветы чампака вместо охотничьих трофеев, – особенно дикую в предместьях европейских столиц. А как, знаете ли, архиславненько иногда было пройтись босиком вдоль тракта по пути на каторгу. Вот при высылке в родные места – не то! Места знакомые, народ местный, завалящего чухонца не встретишь, чтобы перекинуться познавательным словом. Назидать некого.

– Природа – это хорошо, – вставлял я. – Особенно если при деньгах. Тогда её ещё крепче любить хочется.

– Пустяки, – горячился Вождь, – была бы власть в руках, тогда саму природу прислуживать заставим. Пустыни зальём, болота осушим, леса под корень, чтоб и зайцу мимо не прошмыгнуть, и лишь свободный сеятель будет трудиться на голых пространствах и кормить нас, борцов за его дело. Изменим и природу человека. Он будет стадно процветать и зависимо словоблудствовать. Молодым выпадет дальняя дорога, а старикам казённый дом. И стряпухи станут управлять массами, доводя их до здорового первобытного состояния. Словом, всем будет до безобразия приятно жить на этом свете, господа.

Так за разговорами, постигая сермяжные истины будущего мироустройства, мы приятно путешествовали, пока не подоспело время расставания. Дражайший Вождь вместе с Ран Мохаем Раем и слоном покидали нас, когда до Калькутты оставался суточный пеший переход. Дорога Учителя поворачивала на запад через Декан к Гатским горам Малабарского берега Индостана. Он метил попасть в Гоа, столицу португальских владений, чтобы там, вдали от англичан, на нейтральной территории набраться сил, а затем вновь окунуться в революционную борьбу, благо сикхов и сипаев ещё не перебили на Земле Лотоса.

Мы тепло и навсегда простились с Вождём, ещё не зная о его последней пакости. Учитель же оставил нам одно ружьё и добрую память, пообещав постоянно напоминать о себе. А его дорогая голова ещё долго маячила перед нашими глазами со спины слона меж пальм и кокосов, отражая прощальный луч заходящего светила своей необъятной плешью. И ещё долго слышались серебряные звуки прощального салюта славного махрата из ружья с дулом из литой стали.

Так и канул для нас Вождь в прошлое. Встречая кого-нибудь впоследствии из Индии, я обязательно расспрашивал о Вожде и Учителе, но никто вразумительно не мог поведать о его судьбе. Правда, и до сей поры в дебрях Индостана встречается блаженный Белатти-Срахдан, чужеземец, бродящий по джунглям, но уверенность, что это и есть наш Дада Пандит, в меня так и не вселилась.

Оставшись без предводителя, мы не долго сиротели. Я перехватил инициативу и решил незамедлительно продолжить путь во главе нашего отряда, чтобы возможно скорее достигнуть Калькутты. Солнце ещё не зашло, и мы по вечерней прохладе легко одолевали милю за милей без задержек и происшествий.

Правда, при переходе одного из притоков Ганга по подвесному мосту, шальной пулей, вероятно начинающего охотника, был убит Рама-Сита. Идя следом за ним, я сам видел, как белая материя на его спине окрасилась кровью, а он сам с жалобным криком сорвался с моста в бурные воды реки. Туземец долго цеплялся за жизнь в пучине вод, но вскоре покорился стихии и навсегда покинул наше общество.

Это событие сбило нас с размеренного ритма движения, поэтому, перейдя реку, мы решили стать лагерем и переждать наступающую ночь. Разведя костёр, наш уже полностью белый отряд сгрудился вокруг него, готовясь поочерёдно отходить ко сну.

Я поставил ружьё у ствола ближайшей пальмы и растянулся на земле. Товарищи не замедлили последовать моему примеру. Ночь сулила негу отдохновения, как неприкрытая женщина…

* * *