– Милый дружок, ты много выдумываешь. Покажи, где наша одежда, а мы забудем эту шутку, – мягко сказал я и, раскрывая объятия, шагнул навстречу будущему шурину.
– Стой, стрелять буду, – нагло заявила эта рано подросшая дрянь и прицелилась. – За одеждой придёте завтра, а то Наати не поверит, чем вы тут занимались. Так и идите, не холодно, – и он, как заправский конвоир, качнув стволом, поторопил нас в дорогу.
– Жорисик, – попытался я вразумить безмозглого пентюха, – я тебе дам целый фунт, если ты послушаешь меня. – Мне хотелось потянуть время и вывести на линию огня Бетие, так как недоносок вряд ли стал бы проливать родную кровь.
– Ты мне дашь два фунта, когда я вас выслежу в следующий раз, – перебил меня молодой негодяй. – Шевелитесь же, а то стрельну и мне ничего не будет.
В последнем, зная возможности «роера», я сильно сомневался, но ведь подлец мог и выжить.
– Дик, ты с этим выродком ни о чём не договоришься, уж я-то знаю. А за гульден он не постесняется пристрелить и меня, а потом ещё сказать, что это сделал ты. Пошли домой, а там соврём, что купались на разных берегах, – прошипела мне в ухо Бетие, предлагая свой выход из дурацкого положения.
Делать было нечего, и мы под присмотром мелкого, но жилистого хищника, которому даже «роер» не оттягивал рук, поплелись к ферме, словно караван беглых невольников с хлопковых плантаций американского Юга.
Редкие в предвечерний час обыватели, встречая нас на своём пути, пугливо шарахались в стороны, но признав в пленнице Бетие, пытались даже здороваться, без оказания нам какой-либо помощи или выражения соболезнования. Надо ли говорить, что наш убогий вид не внушал доверия даже коровам, не то что добропорядочным фермерам и их жёнам, а что до детей, то редко кто из них упускал возможности запустить в нас камнем, метко попадая, как правило, в меня. Никогда ранее я не испытывал подобного неудобства и унижения, но всё же, как ни прикидывался, точ¬но знаю, что в восхищённой памяти женской половины Кембпелс-Дорба навсегда остался настоящим мужчиной и завидным женихом.
Чета Ван-Ластов встретила нас пугающим похоронным молчанием, зато Наати, облив старшую сестру не только словесными помоями, но и свежими отходами прямо из жижесборника, нанесла мне многочисленные телесные повреждения той же самой деревянной бадейкой, которая подвернулась ей под руку при разговоре с сестрой.
Я оборонялся как мог, обвиняя в злобной корысти сопливого шурина и призывая в свидетели свояченицу, но мои родственные чувства лишь ухудшили положение. В ответ на мои правдивые показания, семейство сплотилось, а когда старшая дочь заявила, что я, пользуясь её любовью к ближнему, хотел учинить над ней глумливое насилие, то взбесилась и тёща. Своими окаменевшими когтями старая ведьма спустила с меня не один лоскут кожи, норовя дотянуться до самых потаённых мест, тогда как тесть давал ей дельные советы, бегая вокруг меня с острой мотыгой.
Человек не робкого десятка, но тихо помешанный на любви, я бежал от разъяренной родни на солому, проклиная всех, кроме Наати. И я бы встал на путь исцеления, не приди наутро моя суженая с одеждой в руках и слезами на глазах. Я утешил её, как мог ласковым словом и клятвенными заверениями в верности. С рассветом она назначила через три дня свадьбу, а утром мы снова плечо к плечу доили коров и весело переглядывались. На ферме воцарились мир и прежние родственные отношения, длившиеся ровно два дня.
* * *
Накануне дня свадьбы я, утомившись заготовкой грубых кормов, лежал в сторожке за кучей тряпья на дальних выгонах и считал часы до желанного мига брачного сочетания. Наати, шляясь где-то по покосам, должна была подойти с минуты на минуту, чтобы рука об руку со мной возвратиться на ферму. На душе было необременительно пусто и сквозило воспоминаниями о неуютном прошлом. И я вдруг, с какой-то прощальной теплотой вспомнил о неустроенности Дени Торнадо, и принял правильное решение. Если мои друзья ещё в Дурбане, то завтра с утра, ещё до того как я стану любимым мужем, обязательно нужно повидаться с товарищами и пригласить на свадьбу со своей стороны. Пусть и они порадуются моему безмерному сча¬стью. Подсовывать Дени юфроу Бетие, из-за её склочного характера, я передумал. Пусть мучается одна хоть до гробовой доски. С этими радужными мыслями в светлой голове я и уснул.
Приснилась мне невеста в голландских кружевах на нижнем белье, и я при ней в строгом твидовом костюме с орденом Почётного Легиона в петлице. Свадьба была в самом питейном разгаре. Старики произносили хвалебные тосты осушали бокалы, молодёжь просто пила, не закусывая. Пиво и кап-бренди лилось рекой и со звонким журчанием наполняли пустую посуду.