Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

По мнению Чаадаева, отставание России от Запада в первую очередь предопределялось ложным конфессиональным выбором. Он осуждал распад христианства на две ветви – западную и восточную, а легитимным считал лишь институт папства, ведущий свое начало от апостола Петра. Третье и четвертое «Философические письма», также предполагавшиеся к публикации в «Телескопе», развивали ход мысли, предложенный в первой статье цикла, перенося акцент с истории и политики на науку, мораль и человеческую свободу, получавшие обоснование в строго христианском ключе, но уже вне жесткой оппозиции между православием и католицизмом. В том же направлении развивалась мысль французского философа Ф. д’ Экштейна, перевод одной из глав книги которого «О вере, ее развитии и отношений с наукой» Надеждин с подачи Чаадаева поместил в «Телескопе». Д’ Экштейн стремился построить синтетическую науку на фундаменте христианской философии[348]. Аналогичным образом сам журналист рассуждал в рецензии на «Основания физики» М. Г. Павлова: «Благо науке, когда она воспитывает, укрепляет, проясняет в нас чувство веры, единственное звено связующее нас с небом, где наша отчизна, где наше последнее прибежище и успокоение!»[349]

Впрочем, христианское направление признавалось значимым не только для ученой сферы. В сентябре 1836 г. Надеждин напечатал перевод обширной статьи французского литератора Э. Фальконе «О нравственном образовании народа во Франции»[350]. Фальконе констатировал, что современное французское общество было охвачено кризисом, и намечал пути выхода из него. Подобно Чаадаеву, он писал, что заметный в массах упадок нравственности прежде всего связан с ослаблением веры[351]. Противостоять этой тенденции правительству следовало с помощью обширных просветительских и образовательных программ под знаком «любви», «покорности» власти и чувства нравственного достоинства. Источник любви надлежало искать в Евангелии; «власть, необходимая связь слабого с сильным» выражалась «в образе правления и законах, поддерживается повиновением и порядком»[352]; чувство нравственного достоинства исходило от Бога и коренилось в совести индивида. В нелегкой борьбе с безверием государственная администрация нуждалась в помощи «просвещенных миссионеров»[353]. Так образование становилось миссией в чисто христианском смысле слова.

Статью Фальконе дополняла еще одна публикация «Телескопа» – «Университет на бумаге, без чтений, без классов, без студентов», авторство которой, вероятно, принадлежало самому Надеждину. Под «университетом на бумаге» имелся в виду периодический сборник «L’Université catholique, recueil religieux, philosophique, scientifique et littéraire», основанный в том же 1836 г. известными католическими публицистами О. Ф. Жербэ, Л. А. де Салинисом и Ш. де Монталамбером. Новый «университет» предполагалось строить исключительно на христианских основаниях, что вызвало энтузиазм Надеждина[354]. Добрая половина материала была посвящена курсу, который читал Монталамбер, – «ученой и гражданской истории веков католических». Смысл концепции Монталамбера состоял в том, что католичество является поливалентной конфессией, способной преодолеть национальные барьеры и синонимичной христианству как таковому, в отличие от протестантизма, который, собственно, и воздвиг границы между народами. Национальные общности существовали, но противоречия между ними разрешались с помощью «вечного разнообразия в… высоком единстве» христианства[355]. Католицизм в осенних публикациях «Телескопа» 1836 г. представал не только в функции самой легитимной христианской конфессии в историческом смысле, но и как источник наиболее передовых достижений западной цивилизации. С одной стороны, он подводил религиозный фундамент под научную и образовательную деятельность, с другой – был совершенно безвреден в политическом смысле, поскольку основывался на принципе подчинения человеческой воли Богу и светской власти.