Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

Что именно произошло между императором и молодым офицером в Троппау или затем в Петербурге, определить сложно. Весьма вероятно, что их разговор касался только событий в Семеновском полку[387]. Как бы то ни было, обладавший связями Чаадаев в 1820 г. вступил в непосредственный контакт с монархом, который мог обернуться персональным фавором. В случае успеха собственной миссии он стал бы флигель-адъютантом и вошел в круг людей, имевших возможность регулярно видеть царя и говорить с ним. Именно благодаря флигель-адъютантству и открывавшимся затем перспективам Чаадаев мог в будущем реализовать стратегию «системного» советника монарха, т. е. человека, встроенного в высшую прослойку военной или гражданской элиты и пользующегося особой милостью Александра.

Подобной возможностью Чаадаев воспользоваться не захотел, поскольку стремился «любой ценой противопоставить себя „простым смертным“»[388], даже вопреки очевидным карьерным преимуществам. В июле 1823 г. отставной ротмистр отправился в заграничное путешествие, во время которого в его взглядах произошли значимые трансформации, не без связи со служебными неудачами рубежа 1820 и 1821 гг.[389] Видевший Чаадаева в 1824 г. в Берне Д. Н. Свербеев в «Записках» рассказывал о будущем авторе «Философических писем» следующее:

Он не скрывал в своих резких выходках глубочайшего презрения ко всему нашему прошедшему и настоящему и решительно отчаивался в будущем. Он обзывал Аракчеева злодеем, высших властей военных и гражданских – взяточниками, дворян – подлыми холопами, духовных – невеждами, все остальное – коснеющим и пресмыкающимся в рабстве[390].

Изменения в воззрениях Чаадаева Свербеев – то ли сразу, то ли уже задним числом (в момент создания «Записок») – связывал с обстоятельствами его отставки: «На вечерах у меня Чаадаев, оставивший службу почти поневоле и очень недовольный собой и всеми, в немногих словах выражал все свое негодование на Россию и на всех русских без исключения»[391]. Детали обстоятельств чаадаевского ухода со службы мемуарист прояснял мало, однако он зафиксировал его суждение о механизмах карьерного роста в России. В ответ на реплику Свербеева о заслугах героев 1812 г., справедливо отмеченных начальством, Чаадаев обрушился на антимеритократический способ производства в чины: «„Наши герои тогда, как и гораздо прежде, прославлялись и награждались по прихоти, по протекции“. Говоря это, Чаадаев вышел из своей тарелки и раздражился донельзя»[392]. Если следовать воспоминаниям Свербеева, то не остается сомнений – Чаадаев жалел об упущенном шансе стать флигель-адъютантом, хотя и считал причиной неудачи не свои поступки, а заведенный в России порочный, с его точки зрения, порядок дел.

III

Несмотря на негативное отношение к русской бюрократической системе, в 1833 г., уже в царствование Николая I, Чаадаев предпринял попытку вернуться на службу. Как справедливо указал еще М. К. Лемке[393], желание получить должность оказалось продиктовано денежными неурядицами и многочисленными долгами: в конце 1832 г. опекунский совет пустил с торгов последнее имение Чаадаева, в его распоряжении оставались только 7 тысяч рублей ежегодной пенсии, получаемой от брата М. Я. Чаадаева, причем в 1833 г. это случилось в последний раз[394]. Поступление на должность было способно разрешить бытовые затруднения автора «Философических писем» и увеличить его экономический капитал. Разумеется, о военной карьере речь идти уже не могла: после скандальной отставки без повышения чина вновь поступить в гвардию было невозможно. Более того, к этому моменту Чаадаев приобрел репутацию человека ненадежного: Николай I подозревал его в причастности к событиям 14 декабря 1825 г. и приказал установить за ним тайный надзор, когда Чаадаев в 1826 г. вернулся из-за границы. И тем не менее он решился искать места в Петербурге.