Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

В проповеди митрополит отмечал, что базовый принцип любого политического правления – повиновение – успешнее всего обеспечивается именно через религию: «Какое удовлетворительное учение! Повинуясь Царю и начальству, вы благоугождаете Царю; и в то же время, повинуясь Господа ради, вы благоугождаете Господу!»[623] Филарет утверждал, что альтернативная концепция государства, основанная на теории общественного договора, сама по себе, может, и верна, однако является теоретическим конструктом, который невозможно воплотить в реальности. Лишь власть, основанная на насилии (и, соответственно, подчинении), гарантирует единство социального организма. Повиноваться человек может из разных побуждений – страха, личной выгоды или ради самого общества[624]. Впрочем, такое повиновение Филарет заведомо не считал надежным, утверждая, что на практике оно приводит к бунту, пример чему представляла собой современная Западная Европа, на которую он прозрачно намекал в проповеди:

Когда смотрю на опыты, как на подобных умозрениях хотят в наше время основать повиновение некоторые народы и Государства, и как там ничто не стоит твердо, зыблются и престолы и олтари, становятся, по выражению Пророка, людие аки жрец, и раб, аки господин (Иса. XXIV. 2), бразды правления рвутся, мятежи роятся, пороки безстыдствуют, преступления ругаются над правосудием, нет ни единодушия, ни доверенности, ни безопасности, каждый наступающий день угрожает; – видя все сие не могу не заключать: видно, не на человеческих умозрениях основывать должно Государственное благоустройство![625]

Митрополит утверждал, что истинное повиновение возможно лишь при условии «единодушия», которого можно достичь не путем «умствований», но благодаря чувству, заставляющему подданного чтить монарха так же, как Бога:

Есть повиновение ради общества и Начальства, не столько по умозрению, сколько по чувству сердца, по любви к Государю и отечеству. ‹…› Скажем без иносказания: чтобы естественная любовь к Государю и отечеству была неизменна, чиста, спасительна, для сего нужно, чтобы ее охранял, и в действиях руководствовал высший, совершенно небесный и Божественный закон любви Христианской[626].

В отличие от Европы, считал Филарет, Россия исторически управлялась именно с помощью повиновения «Господа ради»: «Это жизненная теплота в теле Государства, самодвижное направление к общественному единству, крылатая колесница власти, свободная покорность, покорная свобода»[627]. Только христиански обоснованное подчинение служило основой устойчивого монархического порядка, поскольку именно религия позволяла человеку лучше всего справиться с его низменной природой[628]. Нетрудно догадаться, что в очерченной перспективе православная церковь оказывалась институтом, наиболее эффективно обеспечивавшим безопасность существующего положения вещей.

Проповедь Филарета имела еще один важный подтекст. Незадолго до своего приезда в Москву, 25 июня 1836 г., Николай определил на место обер-прокурора Святейшего синода Н. А. Протасова, которому вскоре предстояло изменить систему церковного управления[629]. Протасов имел репутацию высокомерного аристократа, светского человека, отличного танцора, а кроме того поклонника католичества[630]. А. Н. Муравьев позже так характеризовал обер-прокурора: