Чаадаевское дело. Идеология, риторика и государственная власть в николаевской России

Бенкендорф отмечал, что тезис о фундаментальной роли императора в созидании благосостояния России – это не его личное суждение, а общее мнение всего населения страны. Несчастье, постигшее монарха около Чембара, когда он во время путешествия выпал из экипажа и сломал ключицу, вызвало небывалое сочувствие его подданных: «Страшились лишиться Государя, и всякий взирал на возможность сего события, как на истинное для всех бедствие»[637]. В частности, высказывалось мнение, что «Государь ‹…› перед Богом имеет святую обязанность Себя беречь, Ему вручено благоденствие 50 миллионов народа, тесно связанное с Его существованием»[638]. Благодаря неприятному происшествию любовь россиян к монарху распространилась «по всему пространству государства»[639].

Выше речь шла о ведомственном отчете Бенкендорфа, т. е. о тексте с единственным адресатом – самим императором. Впрочем, в открытых широкой аудитории официальных изданиях воспроизводилась аналогичная логика: в публикациях газеты «Северная пчела», находившейся под патронажем III Отделения[640], доверенность подданных к государю также связывалась с личной харизмой Николая как главного подателя благ в России[641]. Возможности монарха явно превосходили человеческие – так, в описании его приезда в Москву в августе 1836 г. говорилось:

Не даром добрый Русский народ, называл встарину и теперь еще называет Благоверного Царя своего красным солнышком всея святой Руси. Казалось, Царь Русский привез с собою благодать и милость Божию: Он приехал, и вместе с Ним, показалось солнце и рассеялись осенние тучи, которые наводили грусть и тоску на всех жителей Московских. В нынешнее холодное и ненастное лето давно уже не любовались таким ясным небом, давно не дышали таким тихим и благорастворенным воздухом[642].

Отчеты о путешествии Николая по России фиксировали разные стороны публичного образа русского императора – объекта народной любви и сердечной привязанности[643], отца своих подданных-детей[644] или «великого хозяина русского Царства»[645]. Особая эмоциональная связь между царем и жителями России, основанная на квазиприродном родстве, служила главной гарантией прочности политического порядка империи. Ее процветание зависело от сохранения и усовершенствования настоящего положения дел, причем надежды на подобный сценарий ассоциировались не столько с династической преемственностью, сколько с фигурой царствовавшего монарха.

Ультрамонархическая концепция Бенкендорфа и «Северной пчелы» подразумевала, что ответственность за идеологическую и политическую стабильность ложилась на личных представителей царя – прежде всего на созданное императором III Отделение его собственной канцелярии и корпус жандармов. Выходило, что «цветущее» положение дел в стране и наступившее «спокойствие» стали итогом десятилетней деятельности руководимых Бенкендорфом ведомств[646]. Именно для достижения всеобщей «тишины» в 1826 г. и была преобразована жандармерия[647]. В инструкции жандармским чиновникам Бенкендорф отмечал: