Чай с Грейс Келли

Пейдж опустила глаза, поняв, что Хуан обладает этой немыслимой привилегией, потому что… любим. Она подняла свой лимонад в ту минуту, когда вновь пронзительно задребезжал звонок.

– За обновление музыкальной комедии на Бродвее! – воскликнула она, смеясь.

– За нас троих! – подхватил Хуан, подняв в ответ свое пиво.

– Постараемся выглядеть и потанцуем! – добавила она.

Она снова подняла бокал и поочередно посмотрела на них долгим взглядом. Потом сказала ласково:

– За вас двоих. Вы такие красивые.

Повисло долгое, можно сказать, треугольное молчание с какой-то веселой робостью.

Когда они возвращались в зал, Пейдж шла между двух мужчин, продев руку под локоть каждого.

Мысленно напевая I’m gonna wash that man right outa my hair, она думала об Эддисоне. Если бы банальное мытье головы заставило ее забыть о нем…

Когда занавес поднялся над кокосовыми пальмами последнего акта, Лестер едва заметно толкнул ее локтем, а впереди, в профиль, Хуан изобразил губами выброшенную из воды рыбу.

Волосы Мэри Мартин были совершенно сухи.

41. This is the beginning of the end [150]

Снобский клуб для богатых наверняка не понравился бы Уайти.

«Дыру в стене», недавно открывшуюся на Бедфорд-стрит, в сердце Гринвич-Виллиджа, рекомендовала ей Мюге, француженка из дома Дакена. Заведение действительно было строгим и сдержанным, а размерами не уступало залу ожидания на Центральном вокзале.

К тому же оно заполнялось на глазах.

Шик проверила время по часам Фергюса. Они сидели у барной стойки красного дерева, первые из квартета. Когда Шик покидала «Джи буле», Хэдли с Огденом еще не вернулись от няни. Этот малец пожирал ее время и ее жизнь. Для Шик это была тайна, покрытая мраком.

Лишь бы она не задержалась. Лишь бы не задержался Уайти.

– Я должна вам кое в чем признаться… – начала она, повернувшись к Фергюсу.

– Признания красавицы…

Он не спеша съел оливку из коктейля.

– …не каждому понравятся. Исповедуйтесь, девушка.

Она поколебалась, вовремя удержалась, чтобы не прикусить «Киноварь № 17», свою помаду от Шанель.

– Уайти немного… нелюдим. Как все творцы! – добавила она с немного деланым смешком. – Он не знает, что вы будете здесь. И тем более не знает, кто вы. Мы можем притвориться перед ним, будто вы мой друг, которого я встретила здесь случайно? Хэдли знает, что нас будет четверо, – поспешно уточнила она, видя, что он немного растерялся от этой странной информации.

– Хэдли?

На этот раз «Киновари № 17» не удалось избежать ни нервозности, ни острых зубок своей хозяйки. Но помада, стойкий часовой женских чар, уцелела.

– Эчике пришлось срочно ехать к своей двоюродной бабушке Флоре. Бедняжка заболела и…

– Эчика заболела?

– Нет, нет, бабушка Флора. Хэдли согласилась ее заменить.

Он смерил ее взглядом, улыбаясь одними губами.

– Хорошенькая Хэдли, надеюсь?

Рыжая девушка, работающая в стиле Люсиль Болл[151], взгромоздилась на соседний табурет.

– Здесь свободно? – спросила она Фергюса, уже сидя.

– Пока, – опередила его Шик. – Мы ждем пару друзей. Они вот-вот будут.

– Я уйду, когда они придут, – отвечала нахалка, на мгновение скрестив клинок своего темно-синего взгляда с полярной синевой глаз Шик.

Коктейльное платье нефритового цвета с переливами, со стоячим воротничком «Шанхай» шло ей изумительно. Она покосилась на стакан Фергюса.

– Вкусно?

Он открыл было рот…

– Чудесно! – ответила за него Шик. – Жаль только, цвет не идет к вашей шевелюре.

– Вопреки слухам, которые разносят некоторые брюнетки с досады, рыжим идут все цвета.

С этими словами Люсиль Болл повернулась спиной и заказала то же, что пил Фергюс.

– Дуэли бывают на рассвете, а на рассвете я сплю, – сказал он. – Так что не смогу быть вашим секундантом.

– Простите меня. Я немного нервничаю.

Он съел вторую оливку. Его прическа, как всегда, играла с законом всемирного тяготения.

– Нервничаете? Вы как на иголках, это да! Я почти ревную. Ну же, расскажите мне о вашем друге, этом нелюдимом прозаике.

Она ответила почти не раздумывая:

– Ну, он бросил писать с тех пор, как…

Плохое начало. Какая глупость ляпнуть это!

– Он много писал во время войны, – поправилась она. – Он два года пробыл в Бирме и…

– О боже, нет! – воскликнул Фергюс, взъерошив шевелюру, которая нисколько в этом не нуждалась. – Они все сейчас пишут свои мемуары ветеранов. Или присылают письма с войны. У меня от них уже несварение. Каждую неделю «Хэмонд и Шуйлер» трещат от рукописей воспоминаний этих…

– Это не воспоминания! – отрезала Шик, огорченная своей промашкой. – Уайти писал еще до войны, – попыталась она исправиться. – Я не все читала, но…

– Ладно, – мягко перебил он ее. – Я прочту, потому что это вы. Но буду откровенен: если этот текст годен лишь для мусорной корзины, я заморачиваться не стану. Договорились? И каков бы ни был исход дела, обещайте мне, очаровательная хитрюга, что это не повредит нашей…

– Его тексты хороши, – заверила Шик.

Она протянула ему руку.

– Я готова положить ее в огонь.

– Оставьте мне вторую, умоляю вас.