Чай с Грейс Келли

На столе лежал небольшой свиток, перевязанный тонким синим шнурком. Она осторожно взяла его в руки и развязала узел. Аккуратно развернула глянцевую бумагу. Это была афишка размером с большую тетрадь.

На ней красивая девушка (немного похожая на нее) за секретарской конторкой пришпиливала листки к пробковой доске на стене. Синими наклонными буквами было написано: Пришпильте ваши идеи!

– Это только образец, – сказал Эрни, улыбаясь еще шире. – Рекламные плакаты будут напечатаны в двенадцать раз больше.

– Это потрясающе! – проговорила она, ошеломленная, с бешено колотящимся сердцем. – Так странно видеть, как твоя фантазия… материализуется.

– Она вам нравится?

– Очень.

– Наша коммерческая служба ее обожает. Торговые представители «Калкин Фэкториз» говорят, что ничего лучше не было после кока-колы.

Эчика рассмеялась.

– Потрясающе! – повторила она. – Я не могу опомниться.

– Я попытался как мог описать вас иллюстратору. Боюсь, у меня не очень хорошо получилось. Вы гораздо красивее.

Ей хотелось его поцеловать. Она протянула ему руку, и он крепко пожал ее.

– Вот, – добавил он почти боязливо. – Есть еще это.

И положил на стол бумажный прямоугольник.

– Чек? – проговорила она, убрав руку и нахмурив брови.

Не трогая его, она прочла: 688 долларов 17 центов. Получатель: Эчика Джонс. Дебет: «Калкин Фэкториз».

– Я не понимаю!

– Это премия, которую обычно получает наш автор проектов, за вычетом налогов.

Она отодвинула прямоугольник к нему.

– Так отдайте его автору.

– Дело в том, что на этот раз автор вы, Эчика. Это же вы нашли этот слоган.

Он сложил чек и вложил его ей в руку.

– Каждая работа должна быть оплачена. Евангелие от Калкина-отца.

– Но я не…

– Ваша идея – работа, этот слоган настоящая находка. Берите, Эчика.

– Но…

– Тс-с. Или я больше никогда не приглашу вас ужинать. Шампанского?

* * *

Гроза ушла на север, но дождь продолжался, капли бились о ветровое стекло, размывая огни большого города.

Съежившись на сиденье «бьюика», с пледом на коленях, Хэдли смотрела на человека за рулем. Доктор Блор был, наверно, не так молод, как ей показалось сначала. Его лицо серьезного херувима было таким же успокаивающим, как тюльпаны на его жилете.

– Очень любезно с вашей стороны меня подвезти… Я не хотела доставлять вам такого беспокойства.

– Никакого беспокойства, – ответил серьезный херувим с серьезной улыбкой. – Заботиться о пациентах – моя профессия. Аспирин должен был успокоить головную боль, да?

– Да.

– Дома можете снять повязку. Смазывайте шишку эликсиром арники, который я вам дал. Что насчет удара копытом?

– Я больше ничего не чувствую, – сказала она, ощупав бедро. – Почти.

– Тоже смазывайте. Вам повезло. В конечном счете, – добавила серьезная улыбка, – швы понадобятся платью.

Она машинально стянула влажные обрывки на коленях, слабо улыбнулась в стекло. Ей казалось, что они плывут в большом аквариуме, где деревья колышутся, как водоросли в потоке. Она бы не удивилась, увидев рыбку по ту сторону ветрового стекла.

– 77-я улица. Ваша следующая?

Она кивнула. Он посмотрел на часы, потом на нее.

– Хотите таблетку, чтобы уснуть?

– Спасибо, думаю, я отключусь без посторонней помощи.

Он свернул на тихую 78-ю. Вскоре показались окна «Джибуле», все темные. В свете фар блеснула медная табличка на сером песчанике стены. Затормозив, доктор Блор дал ей визитную карточку.

– Если вдруг кто-то из пансионеров когда-нибудь заболеет гриппом…

Хэдли мельком задалась вопросом, сделал ли он это с чисто профессиональными намерениями. Она спрятала карточку, поблагодарила. Он хотел было выйти и придержать перед ней дверцу.

– Не надо в такой дождь, – удержала она его. – Мне только подняться на крыльцо.

Она пожала ему руку, снова поблагодарила, и он отпустил ее. Под ливнем, струящимся в его желтоватом сиянии, уличный фонарь перед пансионом, казалось, потел. Или плакал.

* * *

Джослин вернулся немного раньше. Сидя за столом над бумагой для писем, он встряхивал перо своей почти опустевшей авторучки.

Он заканчивал письмо своей сестре-близняшке Роземонде, которая там, далеко, во Франции, решила отказаться от танцев с мальчиками, от фильмов про любовь в кино с мальчиками, от ласк мальчиков, от поцелуев мальчиков, чтобы слиться с Богом. В чем Джослин до сих пор не мог себя до конца убедить.

Ну вот. Теперь ты знаешь столько же, сколько я, моя Розетта. Все смутно, расплывчато, какие-то туманные глупости.

После возвращения с концерта моя голова и пальцы не перестают играть эту окаянную сонату К. 263 Скарлатти. Сердце и желудок подыгрывают. Марианна была такая красивая и сумрачная, как ее черный рояль. Как и он, она блистала.