Чай с Грейс Келли

Ошеломительный успех сериала Эн-би-си… приключения неотразимой четы средних американцев… прекрасные актеры… Стерлинг Феррис, уморительный Осмонд… но звезда, бесспорно, Пейдж Гиббс (Эчика замедлила чтение, трижды перечитала имя. Да, так и написано, Пейдж Гиббс, о-ля-ля…), блестящая героиня из Актерской студии. Это открытие! Будущее громкое имя, о котором еще заговорят! Со своим многогранным голосом и богатой игрой она вложила в роль жены пикантность Констанс Беннетт, шарм ушедшей от нас Кэрол Ломбард, излом Хэпбёрн, изысканность Маргарет Салливан, жизнерадостность Клодетты Кольбер…

– Эй вы! Стоп! Не переусердствуйте! – пробормотала Эчика. – Наша Пейдж лопнет от гордости.

К концу статьи, однако, Эчика сама готова была от радости сучить ногами. Лихорадочным жестом она свернула газету. Она сама принесет ее подруге. Она будет вестницей этой необычайной, этой чудесной…

Чемодан и две туфельки оказались прямо под ее носом, тремя ступеньками ниже. Эту пару туфель Эчика отлично знала, это были ее туфли, которые она одолжила…

– Манхэттен! Манхэттен! – закричала она, вскочив, как подброшенная пружиной. – Манхэттен вернулась!

Прохожий на Западной 78-й улице покосился, хмуря брови, на шальную безрассудную юность, которая с большим шумом обнималась.

– Ба… Война-то ведь кончилась! – сказал голос сверху.

Прохожий поднял голову. На крыше седой мужчина в рабочем комбинезоне и со странным рваным ухом прилаживал что-то вроде большого железного гребня.

– Антенна? Телевизор? – заинтересованно осведомился прохожий.

Тот кивнул и скрылся за трубой. Прохожий повернулся к двум ветрогонкам, которые уходили в дом, продолжая трещать.

Да, война была далеко. И он улыбнулся.

45. It’s a woman’s prerogative [164]

Однако внутри пансиона суматоха в маковой гостиной, пожалуй, немного удивила бы нашего прохожего.

№ 5, изгнанный из своего убежища под столом, заливисто лаял. Истер Уитти, Селеста, Урсула, Пейдж, Черити, Хэдли обнимались, говорили все разом, смеялись и расспрашивали одновременно, столпившись вокруг Манхэттен и Эчики. Эчика же горделиво приосанилась, как героиня Дикого Запада, первой открывшая золотую жилу.

Только Огден так и стоял у окна. Он вытягивал шею во все стороны, следя за передвижениями по крыше треухого пирата.

– Расскажи нам, Манхэттен!

– Всё, всё, абсолютно всё!

– Вы, надеюсь, хорошо повеселились, мисс Манхэттен.

– Пьеса имела успех? Я ничего о ней не читала.

– Ули Стайнер довольно хорошо справился со своими… неприятностями, – прощебетала Селеста Мерл. – Я была счастлива, когда все узнали, что он не… не… Ну, вы знаете.

– Коммунист! – почти выкрикнула Урсула. – Не бойтесь, миссис Мерл, сказав слово «табак», вы в сигарету не превратитесь. Кстати, кто даст мне сигаретку?

Манхэттен села за стол, ей налили кофе. Она смотрела на всех поочередно, чувствуя себя усталой и счастливой. Пейдж обняла ее, поцеловала в щеку.

– Я не могу остаться, важнейшая встреча, – извинилась она, прежде чем уйти. – Пока, Улисс. Тебе придется рассказать всю твою одиссею еще раз для меня.

Когда за ней захлопнулась дверь, Манхэттен отпила из чашки.

– Нет, пьеса не имела успеха, Хэдли. Я даже думаю, что больше ее никто никогда не поставит. И тем лучше. А я… Ну, я вернулась на ра боту в «Подкову».

– Снова добрая старая рутина, – вздохнула Хэдли с ноткой зависти. – Это чудесно, что ты опять будешь танцевать, вернешься в кордебалет!

Манхэттен не решилась уточнить, что это будет не та старая добрая рутина, что прежде. И не совсем кордебалет. Хотя контракт был здесь, в ее сумочке, должным образом подписанный Коттоном Ходиаком, патроном «Рубиновой подковы», она сама еще не вполне в это верила. Она подержала кофе во рту, смакуя.

– Значит, телевизор наконец доставили! – продолжала она. – Он работает?

– Бог ходит по крыше! – заявила Истер Уитти, показывая пальцем на потолок. – Он надел рабочую спецовку. И у него три уха.

– Радость редко приходит одна, – прощебетала счастливая миссис Мерл. – Телевизор, Манхэттен вернулась, у нее есть работа…

Тут раздался отчаянный крик.

– Пейдж! Статья! Я забыла… Ох, беда, беда!

Эчика лихорадочно развернула газету, которую держала под мышкой, и расстелила ее на столе, стеная и горько сетуя:

– Я-то хотела ей принести… Быть первой! Ох, какая непростительная глупость!

Шум и гам возобновились с новой силой вокруг листков, которые рвали друг у друга из рук и читали на повышенных тонах. Звезда! Открытие! – кричали одни. Блестящая героиня! – не отставали другие. Тыкали пальцем в страницу: ее богатая игра! Ее многогранный голос! Орали: пикантность! Шарм! Жизнерадостность! Вопили: Констанс! Кэтрин! Клодетта! И все хором подхватывали: звезда! Пейдж звезда!

Так продолжалось до тех пор, пока громкий стук разъяренной трости не прекратил всеобщее безумие.

Внизу лестницы, как статуя Командора в халате с японскими драконами, стояла Артемисия и смотрела на них неприветливо и хмуро.