– О, объясни мне, Куп! – снова заныла она, молотя кулачками по подлокотникам своего кресла. – Или я больше не играю!
Куп заметил рыжего парнишку в очках, который остановился поодаль перед его ящиком с брецелями и смотрел на них с интересом. Он оставил Лизелот с Хэдли и побежал его обслужить. Брецелей надо было продать еще много.
– Ты поняла, как он это сделал? – спросила Лизелот у Хэдли, которая вылила на плиту новый блинчик.
– Извини, я следила за тестом. Эти карты наверняка волшебные.
Малышка нахмурилась. В такие минуты ее черные глаза становились еще чернее, а Малютка Энни, улыбавшаяся с ее заколок, тоже мрачнела.
– Ты вовсе не смотрела на свои блинчики! – возразила она. – Ты смотришь на проходящих дяденек.
– А? Ох, Лизелот… Что ты такое говоришь?
– Ты думаешь, я не заметила? Ты смотришь на них, а когда это блондин с голубыми глазами, так просто дырку в нем просмотришь.
– Да ничего подобного… Я…
Хэдли даже выронила лопатку, щеки ее порозовели еще сильней. Ах, девчонка, ах, маленькая хитрюга… Но как ей объяснить? Как рассказать о живущей в ней безумной надежде снова встретиться с…? Как объяснить, что ее глаза подстерегали, искали, ловили его еще прежде мозга, повсюду, всегда, в каждом встречном силуэте? Она вздохнула.
– Ты права. Я кое-кого ищу… кого очень люблю. Я так давно не видела этого человека. Но все еще надеюсь, что случай сведет нас снова.
– Он блондин с голубыми глазами?
– Да.
– И живет здесь, в Нью-Йорке?
– Жил. Может быть, переехал.
– Он не оставил тебе своего адреса?
– Оставил. Но я его потеряла.
Хэдли уставилась на подрумянивающийся на горячей плите блинчик.
– Ты встретишь его, – заверила девочка. – Папа говорит, что есть место, где все всегда встречаются.
– Где же? – спросила Хэдли дрогнувшим голосом, не обращая внимания на блинчик, который стал похож на использованную обувную тряпку.
– В раю. Он так говорит, когда рассказывает мне о маме. Это бывает редко, но он уверен, что мы все увидимся там.
К счастью, в эту минуту к прилавку подошли две женщины лет пятидесяти, избавив Хэдли от необходимости отвечать, потому что ответа у нее не было.
– Ваш блинчик! Он горит! – воскликнула одна.
Это были симпатичные улыбчивые женщины, наверно, в прошлом красивые улыбчивые девушки. Хэдли выбросила сгоревший блинчик в мусорное ведро и обслужила их. Одна взяла мороженое, другая блинчик.
– А папа в котором часу придет? – спросила Лизелот, когда они ушли.
Каждый раз, когда они шли в библиотеку Джин Уэбстер в Гринвиче, Лизелот с отцом заезжали за Хэдли на машине. Мистер Акавива отвозил их и оставлял там, сам не задерживался, времени у него никогда не было (Лизелот ни разу не видела, чтобы ее отец читал что-то кроме амбарных книг и билетиков своих такси-гёрлз). Обратно Хэдли отвозила ее пешком в «Кьюпи Долл», расположенный в нижней части Гринвича. Но сегодня папа привез ее к киоску на час раньше. У него была масса деловых встреч в эти дни, и он много кричал. Но все-таки выкроил время их отвезти.
– Через часик. Хочешь обслуживать клиентов? – предложила Хэдли уже веселее. – Я покажу тебе, как заворачивать блинчики в бумагу.
Вернулся Куп вместе с юным рыжим клиентом в очках, который ел брецель.
– Меня просят, меня умоляют показать мои умения волшебника! – провозгласил Куп. – Моя партнерша! – торжественно представил он Лизелот.
Он взял колоду, лежавшую на коленях у Лизелот, и стал показывать карточные фокусы – карты исчезали, менялись, прятались и появлялись вновь… Рыжий парнишка делал восхищенное лицо и ошеломленно вскрикивал. Очки его живо поблескивали.
– Великолепно! – сказал он, дружески хлопнув Купа по плечу. – Поздравляю, ты силен.
Выглядел он славным малым, но немного деланым. Он робко взял колоду карт, похлопал по ней, задумчиво рассмотрел.
И вдруг его пальцы взлетели и принялись порхать так быстро, что стали почти невидимыми, как спицы колеса велосипеда, мчащегося на полной скорости.
– Я могу попробовать «Люблинский пируэт», – пробормотал он с жалобной миной, в которой сквозило лукавство. – Но он мне никогда не удается…
Он удался ему блестяще! Потом он объявил «Стук по лестнице» («Этот всегда застревает, я заранее извиняюсь»). «Стук» прошел с триумфом. Лизелот и Хэдли восторженно кричали и хлопали в ладоши. У Купа отвисла челюсть. Затем был объявлен «Уклон 77 великого Гудини» («Мне жаль, будет облом, как всегда»). «Уклон 77», просто потрясающий, был вознагражден бурными аплодисментами столпившихся зевак.
– Дамы и господа, – сказал рыжий парнишка, подобострастно поклонившись своей скромной, но восторженной публике. – Я выступаю каждое воскресенье в клубе Берни Мириша на 52-й улице. Вход два доллара, первый напиток включен.
– Ах, лицемер, и провел же ты нас! – буркнул Купер, пожимая ему руку без особой обиды. – Купер Липовиц.
– Аллан Конигсберг. Вуди для шоу-бизнеса. Вуди Аллен.
Хэдли дала ему на дорогу блинчик, а Купер брецель. Когда его рыжие волосы растворились в толпе на проспекте, Лизелот ткнула Купера локтем.
– Ты дорого бы дал, чтобы узнать фокус «Уклона 77», а? Вот видишь, ты можешь сказать мне свои… И ничего, что они простенькие.