Силли-Салли управляла своими свингующими синкопистками с помощью дирижерской палочки, время от времени прерываясь, чтобы подуть в свой кларнет. Оркестр заиграл старый хит эпохи сухого закона
– …
Тарелки, которым особо нечего было бить в эту секунду, подмигнули ей. Манхэттен подмигнула в ответ. Она чувствовала себя счастливой, везучей, легкой как никогда. С сегодняшнего дня у нее был отец. Наконец-то признавшийся возлюбленный. Работа, которая приводила ее в восторг и одновременно в ужас. Жизнь была щедра. Ее туфельки застучали по бетону степом почти невольно…
Как оказалось, что Манхэттен танцует на лужайке Центрального парка? Она сама не смогла бы этого объяснить, только чувствовала себя воздушной, как мыльный пузырь… и, главное, забыла сменить обувь!
Она заметила Дину, протиснувшуюся в первый ряд, которая ела ее глазами. В грациозном пируэте Манхэттен поймала ее за ручонки и унесла –
Скотт прислонился к стволу в тени ветвей ольхи, закурил сигарету и, держа руку в кармане, с бесконечным покоем на сердце смотрел на двух девочек, которых любил больше всего на свете.
Позади толпы остановилась пара, привлеченная музыкой и этой девушкой, танцующей с малышкой. На даме был белый капор по стародавней моде, фиалкового цвета накидка и кружевные митенки. Господин с ней был в широком не по размеру костюме и с тремя ушами.
– Баббер… – ахнула Артемисия. – Да это же Манхэттен! Пансионерка из «Джибуле».
– Я же тебе говорил, Митци… Нью-Йорк – это коробка с сюрпризами.
Они шли под ручку, маленькими шажками, пробиваясь сквозь толпу зевак, собравшихся вокруг этой импровизированной музыкальной комедии.
–
– Похоже, его еще играют, – коротко отметил Баббер.
Он почувствовал, что Артемисия слегка дрожит. Музыка, толпа, солнце, головокружение… все-таки она впервые вышла на улицу. Она подняла на него глаза, полные восторженных слез. Смутившись, он накрыл своей тяжелой рукой ту, которой она держалась за его локоть.
– Не думай, что я плачу, глупый! – проворчала она. – Это от пыли, что летит с цветов, она так и висит в воздухе. Черт побери! – сказала она громче, пристально глядя на главу квартета, исполнявшую соло. – О черт, тысяча чертей! Салли… Это же Силли-Салли.
– Конечно, это имя написано на большом барабане, – спокойно заметил Баббер. –
– Я ее знаю, Баббер! Я знаю Салли!
– Тоже твоя пансионерка?
– Ну какой же дурень… Никуда больше с тобой не пойду, Баб. Салли – это было во Флориде… в безумные двадцатые. Я поехала за Джорджем, который был тогда светским танцором…
– Джордж?
– Джордж Рафт, кто же еще? Принц танго. Он работал под Валентино. Еще не стал первым гангстером студии «Уорнер Бразерс». Все девушки по нему обмирали. Кроме меня. Но он, ах, он обмирал по мне и…
– Во Флориде, ты сказала? – вежливо перебил Баббер, который уже выслушал по пути от 78-й улицы эпопею побед Артемисии.
– Да, во Флориде. Салли тогда уже руководила квартетом девочек. Других, разумеется. Ох уж эта Салли! С ней произошла презабавная история в том сезоне.
– Какая же?
– Просто невероятная. Представь себе, она наняла контрабасистку и саксофонистку. Двух безупречных девиц, которые быстро стали любимицами отеля «Семинола Ритц» в Майами-Бич. Мужчины предлагали им руку и сердце, женщины зеленели от зависти. Дальше произошел кавардак, и в результате обнаружилось, что на самом деле… Артемисия прыснула со смеху, ее белый капор заколыхался. Баббер подумал, что было бы неосторожно спрашивать ее, что может быть невероятного в контрабасистке и саксофонистке женского оркестра. Он ждал. Нрав его красавицы требовал терпения… У Баббера оно было бесконечным.
– Эти две женщины были мужчинами!
– А? – моргнул он. – Контрабасистка? Саксофонистка?..
– Контрабасист. Саксофонист. Оба накрашенные и наряженные под девочек из