– Ба, когда хочется кушать… – сказал он с видом фаталиста.
– Вот и не угадал! Эти дурачки прятались. Они скрывались! Спатс Коломбо – тебе это что-нибудь напоминает?
– Спатс… Воротила? Мафиози Святого Валентина?
– В яблочко, Баб. Наши два хлыща были в том гараже в день бойни. Они все видели! Спатсу это не понравилось, сам понимаешь. Он и его присные открыли на них охоту. Бедные ребята… Пришлось им стать Джеральдиной и Джозефиной. Ох уж эта Салли… Но они были такие хорошенькие![182]
Тем временем финал музыкальной комедии сорвал апофеоз аплодисментов, и крики «браво» воспламенили лужайки до самого пруда с игрушками. Силли-Салли раскланивалась направо и налево, подняв мизинчик поверх палочки. Музыкантши ошеломленно переглядывались. Никогда еще им не устраивали такой овации!
– Быстро обойди их с лейкой! – приказали Тарелки Тромбону. – Они разогрелись!
А на площадке две танцовщицы целовались, раскланивались, обнимались и снова кланялись.
– Я хорошо танцевала? – спросила Дина, сияя, порозовевшая и запыхавшаяся.
– Чудесно, милая! – смеясь воскликнула Манхэттен.
– Мои туфельки не стучат так красиво, как твои…
– Мои специально для степа. Я куплю тебе такие. Мы выберем их вместе, хорошо?
Девочка покосилась на нее и ничего не ответила. Красная куртка мчалась от пруда и, заскользив, остановилась прямо перед ними.
– Ты лучше танцуешь, чем пускаешь кораблики, Дина Плимптон! – надменно заявил юный Милхаус и с этими словами пустился наутек.
– А ты, Милхаус Финкельштрудель, – закричала она, – не умеешь ни пускать кораблики, ни танцевать!
Тут подошли Тарелки поздравить и поблагодарить дуэт.
– Есть идея, что мы побалуем себя ти-боун-стейком сегодня вечером! – сказала она, приставив ладонь к уху, чтобы насладиться звоном в металлической лейке. –
– …
– Это? Штуки, от которых надо бежать без оглядки, если гонишься за славой, милая. Подарок моей
Скотт вышел к ним на площадку. Он поднял дочку, посадил ее на плечо. Другой рукой крепко сжал руку Манхэттен.
– У меня нет матримониальных планов на ближайшее будущее, – заявили Тарелки, поглядев поочередно на всех троих. – Но, глядя на вас, почти хочется… О боже, что я несу! У меня даже нет крыши над головой.
Она указала на написанное от руки объявление, привязанное веревками к контрабасу:
– Предложения мне поступают от неизбежных пожилых одиноких мужчин. Я ночую у Дебби, она храпит так же громко, как ее тромбон, а в холодильнике у нее полно роль-мопсов и гуляют сквозняки. Дело срочное, я уже готова совершить убийство огнетушителем. Если вы что-нибудь услышите…
Помахав рукой, она удалилась. Обернулась на ходу и крикнула через плечо:
– Меня зовут Револи. Донателла Револи.
Повиснув на шее отца, прижавшись щекой к его плечу, Дина проводила ее глазами, тихонько напевая
– Ты переедешь к нам, Манхэттен?
Девушка вздрогнула.
– Не знаю, я… я об этом не думала.
– Знаешь, у нас много места.
С лукавым видом девочка протянула ей ручонку.
– Ты можешь переехать хоть сейчас, если хочешь. Будешь учить меня танцевать.
51. Under a blanket of blue[184]
Шик мокла в ванне второй раз за день. В ее угнетенном состоянии ванна была единственным местом, где жизнь не так ее тяготила.
Дом казался пустым. Никого не было слышно. Шик пыталась думать, но голова была совершенно пуста. Чуть раньше в каком-то неразумном и нелепом порыве она позвонила Фергюсу в «Хэмонд и Шуйлер» с мыслью забрать рукопись. Секретарша сказала ей, что у него обед.
К счастью! – подумала она задним числом.
Ей обязательно надо было оставить тетрадь у него, он должен был прочесть текст Уайти. Если рукопись понравится, если «Хэмонд и Шуйлер» решит ее опубликовать, начинающий писатель вряд ли будет ломаться. Пишут ведь не в стол, не правда ли? А если книга будет иметь успех… Если благодаря ей… если…
Ее голова чуть не ушла под воду. Она ухватилась за край ванны. Ее звали! Заскрипела лестница… Кто-то поднимался!
– Мисс Фелисити? – окликнул голос у ее комнаты. – Тут к вам…
– Я в ванной, Истер Уитти!
Шаги засеменили к ванной.
– О? Я думала, вы у себя. Разве вы уже не принимали ванну один раз сегодня?
– Ну и что, я принимаю второй! – резко отозвалась Шик.
– Хоть десять раз принимай, белее не станешь, – усмехнулась прислуга. – Я поднялась, потому что какой-то мужчина хочет с вами поговорить.