Чай с Грейс Келли

– Знаете, Уайти… Я практически ничего в жизни не читала, кроме «Вэрайети» и «Вог». Да и там я в основном смотрю фотографии.

Она слабо хихикнула, сокрушенно насмехаясь над собой.

– О, но это же прекрасно! Если б вы знали, как меня это устраивает! – воскликнул он. – Никаких сравнений, никаких отсылок к другим писателям, это главное! Думаю, меня бы это уничтожило. Никаких официальных чтений, педантичных анализов, профессорских сопоставлений и бла-бла… Покой, одним словом. Я хочу… Чего же? Сам не знаю. Вашего впечатления. Чтобы вас взволновало. Смутило. Тронуло. Даже ругайте, если хотите. Сровняйте меня с землей, размажьте по стенке. Не важно. Не важно что, лишь бы шло… отсюда.

Он коснулся ее там, где сердце. Она слушала, оцепенев.

Он согнул колено на соседних подушках. От этого образовалась яма, разделявшее их пространство сузилось, и их прибило друг к другу. Их щеки снова оказались рядом.

– Хотите, чтобы я почитал вслух?

Шик кивнула и ощутила трепет чистого счастья. Она прижалась к плечу, которое было так близко, обнаружила, что вся эта возня очень не нравится «Моей милой» и что ей на это плевать, увидела, что он тоже босиком. Прикрыв глаза, она пробормотала:

– Ладно. Фокус-покус. Начинай свою историю, Шехерезада.

Six Lessons from Madame La Zonga [82]

ПОВЕСТЬ АРЛАНА БЕРНСТАЙНА

Этот человек пришел фотографировать. Так он сказал.

Накануне мы провели семнадцать часов у подножия высоты, пригорка на самом деле; скажем, холма. «Правый фланг, высота 309!» – взревел командир подразделения G, нашего подразделения. И живо, вперед и с песней, рванули и расчистили.

В результате полтора дня спустя, тридцать семь часов, если быть точным, мы понятия не имели, что мы вычистили: японцев или кокосовые пальмы. Если это были пальмы, некоторые продолжали в нас стрелять.

Так продолжаться не могло, невозможно. Либо мы, либо они должны были пойти на штурм, и как можно скорее. Спуститься, если речь о них. Потому что они находились на вершине холма. Мы внизу.

Так вот, про типа с фотоаппаратом. Когда он явился, у лейтенанта были другие кокосовые пальмы на уме, у сержанта Стока тоже, так что принимающей стороной назначили меня.

Парень ходил вразвалочку под навесом палатки, той, где стоит батарея. Он снял свой шлем, пальцы играли петлями защитной сетки, он демонстрировал спокойствие человека, который пришел на свидание с подружкой на углу 42-й и 7-й, чтобы съесть двойной чиз в «Уолгринс» и пойти в «Маджестик» на фильм с Богартом.

Его пальцы перестали играть, он поздоровался. Ему сказали, кто я.

– Это вы фотограф?

– Мэрион Свифт, корреспондент «Фокус Глоб», – сказал он. – Очень приятно.

Я поостерегся отвечать. Мне было не особенно приятно. У нас двое убитых, шесть раненых, среди них капрал Харпер, который видел, как его желудок упал ему на колени; и солдат Перуджа на носилках бредил с рассвета и кричал всем, кто бы ни подошел, чтобы шли за солдатом Перуджей, которого задело.

Мэрион Свифт из «Фокус Глоб» вид имел согбенный, и я подумал, что он сохранит его до конца войны, а то и до последнего вздоха, из-за всего этого фотографического скарба, висевшего на его плече, как минимум такого же тяжелого, прикинул я, как базука с двумя снарядами.

– Мне жаль, – сказал я. – Рита Хейворт только что нас покинула, вы не сможете сделать ее портрет. Мы пригласили еще Ингрид Бергман, но она ужинает в «Плазе».

Тут я впервые познакомился с улыбкой Мэриона Свифта, которую мне суждено было потом видеть часто. Она рисовала прямые линии от уголков губ к ушам, как будто леска была натянута между мускулами.

– Меня это устраивает, – ответил он. – Я забыл захватить свой смокинг и шелковый галстук.

Таким был наш первый разговор.

Большинство добровольцев вызываются на задание, чтобы воспользоваться своим оружием. Они редко в этом признаются, но это правда. Нести крупный калибр и стрелять из него – вот все, что их интересует. Однако единственным оружием, которое я видел в руках Мэриона Свифта, была лейка со вспышкой магния и цейсовские объективы, 50 мм, 120 мм и один 200 мм. Остальное – простой «Вальтер П38» смирно лежал в чехле, как хрупкое пирожное в картонной коробке.

Много позже, в сумерках, золотисто-розовых сумерках, как лак для ногтей у старлетки с «Метро Голдвин Майер», капитан снова поднял всех на штурм, и опять и опять мы расчищали. Расчищали из пулемета «Браунинг», бронебойными снарядами, трассирующими пулями и из огнемета. На полпути, когда пришлось схватиться врукопашную с противником, дело кончилось короткими штыками. Я ненавижу биться на штыках, коротких или длинных, все равно.

Три дня назад прошел дождь, тропический ливень, оставивший большие лужи пурпурной грязи. В них тонули тела, видны были только ноги, каски, спины, плечи без рук, руки без плеч, солдатские башмаки – словно котел, куда напихали слишком много мяса. Да и парни потом звали это место Coconut stew[83].