По причине, которую она не объяснила даже себе, Манхэттен умолчала о том, что сегодня вечером будет танцевать в шоу в «Бинго Фламинго». Трубку она все же повесила с легким сердцем и вернулась к репетиции.
Шоу начиналось в десять часов вечера. Оно называлось «Атлантик-Сити О! О!».
В обеденный перерыв на пляже она сдала вещи в камеру хранения и побежала к воде, натягивая шапочку, абсурдно веселая, как девчонка на каникулах.
Она нырнула, поплавала, полежала на спинке под солнечными лучами, чувствуя себя допотопной в своем цельном купальнике. Женщины, молодые и улыбчивые, щеголяли в новеньких бикини. Но Манхэттен было хорошо. В киоске на Бродуолке она купила себе разноцветное мороженое.
– Папа! – протестовала девушка рядом у стойки. – Опять фисташковое? Ты же знаешь, что Джуди любит лимонное, а я кофейное.
– Фисташковое вас обеих красит, – поддразнил ее отец. – Оно под цвет ваших глаз.
Девушки, брюнетки с круглыми розовыми щечками, поворчали для проформы, но с аппетитом принялись за рожки с фисташковым мороженым. Все трое были принаряжены и ели мороженое очень аккуратно, наклоняясь вперед, чтобы не запачкаться. Они говорили с акцентом Среднего Запада. Манхэттен втайне позавидовала лукавой нежности, которую поймала во взгляде отца, когда он расплачивался за мороженое дочерей.
В отеле портье сообщил ей, что мистер Стайнер находится в маленьком салоне со своим секретарем и еще двумя господами.
– Салон «Домино», по этому коридору до конца.
Едва открыв дверь «Домино», Манхэттен уловила напряжение в атмосфере. Рубен и Ули Стайнер приветствовали ее кивками. Сесил Ле Рой, адвокат Ули, коротко пожал ей руку. Четвертого она не знала. С проседью, хоть и молодой, с непроницаемо черными глазами.
– Дейл Сильвер, – представил его Рубен. – Мистер Сильвер – казначей Коллектива взаимопомощи и перераспределения Атлантик-Сити. Мисс Балестреро, наша… ассистентка.
Манхэттен улыбнулась про себя этому расплывчатому термину – ассистентка. В конце концов, она пришла на совещание, которое вряд ли касалось младшей костюмерши. Но что это за Коллектив взаимопомощи и перераспределения?
– Я хотел выразить, – сказал Дейл Сильвер, сняв свою техасскую шляпу, – безмерную гордость нашего коллектива, который я представляю, знакомством со звездой класса мистера Стайнера.
– Мистер Сильвер пришел сделать… хм, предложение, – кашлянул Ули.
Тон был любезный, ровный, но она уже достаточно хорошо его знала, чтобы различить в нем оттенок иронии. Дейл Сильвер, однако, его не уловил.
– Вы можете говорить, мистер Сильвер, – подбодрил его Рубен. – Мисс Балестреро в курсе.
Сильвер держал свой стетсон за поля, прижав его к животу. Он подбирал слова.
– Нам известно, что мистер Стайнер, слава американского театра, попал в настоящий момент в… затруднительную ситуацию. Наш коллектив взаимопомощи, который я представляю, предлагает – и почтет за честь – оказать ему поддержку.
– В самом деле? – степенно отозвалась Манхэттен. – Мы будем счастливы за мистера Стайнера.
– Ведь правда? Так наш коллектив и подумал. Дело в том, что мы связаны, гм, довольно тесно с представителем Брингс-Три в Вашингтоне.
Он сделал паузу, чтобы удостовериться, что все знают, о ком идет речь.
Они это знали. Мартин Фитцморис Брингс-Три, представитель штата Делавэр в Конгрессе, был назначен председателем подкомитета по изначальной повестке. Он будет вести допрос. Он решит судьбу Ули.
Рубен не поднимал глаз. Ле Рой провел рукой по своей белой дирижерской шевелюре. Манхэттен затаила дыхание.
– Я посоветовал мистеру Стайнеру, – вмешался адвокат, – сослаться на пятую поправку. Ту, что дает каждому гражданину страны право не обвинять себя самому.
Дейл Сильвер улыбнулся, открыв два зуба, подходящих к его фамилии[89]
.–
Он снова выдержал паузу.
– Однако исход непредсказуем. Пятая поправка – это все равно что надеяться на флеш в покере. Вам известно, мэтр Ле Рой, что если гражданин имеет право не обвинять себя, то никакой закон не запрещает ему обвинять других. Проблема в других, мистер Стайнер. Вас попросят назвать имена ваших товарищей, когда вы состояли в партии.
– Мистер Стайнер никогда не был членом партии, – сухо поправил Ле Рой. – Его ошибка в том, что он присутствовал на двух или трех собраниях пятнадцать лет назад. Он сделал это по причинам чисто… сентиментального свойства. Он влюбился в балерину, она родилась в Огайо, но, к несчастью, ее родители оказались русскими. Этот сентиментальный порыв продолжался пять недель. Пять недель! Любой поймет, что это была почти шутка, я бы даже сказал клоунада.
Сильвер скромно изучал кожу своей ковбойской шляпы.