Чай с Грейс Келли

– Ей есть что терять. Она предчувствует, сама того не сознавая, что, если таиться, – это может наделить силой, которой она воспользуется… как пользовалась и пользуется ее мать. Как дочь и как женщина она обладает только этим оружием.

Острый взгляд на миг пронзил ее.

– Хорошо. Можете прочесть диалог Берты с ее кормилицей Маргрет? Я буду читать за Маргрет.

Это было удивительно… как бы сказать? Нет, не легко, текст был нелегкий. Но игра перед размеренной силой Рэймонда Мэсси придавала каждой строчке чудесный свет. Пейдж давала себя вести, это было как в танце с искусным партнером.

Когда они закончили, он подумал несколько секунд и едва заметно махнул рукой.

– Элис?.. Мы попросим мисс Гиббс прийти еще раз. Если она не против, разумеется. Я в восторге, мисс Гиббс. До скорого.

Пейдж попрощалась. Женщина с кольцами, стоявшая в проходе, поспешно записала что-то в блокнот.

– Какая сцена, сэр? – спросила она.

– Первое появление Берты.

Идя к выходу, Пейдж слушала позвякивание колец на всем протяжении ковровой дорожки. На пороге зала Элис вырвала из блокнота листок и протянула ей.

– Памятка с временем и датой следующей встречи. Вы слышали, мисс Гиббс? Мистер Мэсси хочет, чтобы вы подготовили первую сцену с Бертой.

Она машинально кивнула, в голове теснилась тысяча вопросов. Имело ли все это какое-нибудь значение? Пейдж вышла из театра, так и не зная, провалила она прослушивание или нет.

25. Just sittin’ and rockin’ [92]

– Ты похож на хомяка, – прыснула Дидо.

Джослин опасливо заработал челюстями. Сначала ему показалось, что зубы лопаются за щеками. У этой штуки толком не было вкуса, а под конец она даже становилась противно вязкой и липкой. Во рту оставался вкус жженой карамели и далекий хлебный душок.

– Ты называешь это поп… корн?

– Зёрна пшеницы: корн. Надутые: поп. Вот так это произносится. Некоторые предпочитают соленый.

– В самом деле отчаянно поп, но потом становится просто бе-е-е.

Он жевал, чтобы доставить ей удовольствие, пока они проходили контроль на входе В и поднимались по ступенькам под открытым небом. Стадион Эббетс-Филд в сердце Бруклина был набит битком. Джослин никогда не видел столько людей в одном месте, да еще таких возбужденных.

Они сели в нижнем ряду, посреди широкой трапеции бетонного амфитеатра. Вокруг кричали, хотя матч еще не начался. На поле мажоретки исполняли шоу, показавшееся Джослину чем-то средним между военным парадом, только накрахмаленным, и ревю в Фоли-Бержер.

– Эта твоя игра… Ты обещала объяснить мне две-три вещи, проявив снисхождение, напоминаю тебе.

– Что? – прокричала она.

Они друг друга не слышали. Он тоже перешел на крик. Из-под своей каскетки с эмблемой «Доджерс» болельщица Дидо широко улыбнулась.

– Бейсбол – игра исконная, потому что мужская. Валяй, задавай свои вопросы.

– С чего мне начать? Я же ничегошеньки не знаю.

– Ладно. Играют две команды…

– Я догадался. Что это за круглые штуки на поле?

– Базы. Базы – бейз, отсюда бейс-бол. Так произносится. Питчер посылает мяч бэттеру противника, бэттер должен его отбить и потом добежать до своей базы, прежде чем…

– Почему он бежит?

– Чтобы прийти быстро, для чего же еще? Потому что игроки противника делают все, чтобы ему помешать.

Джослин скривил уголок рта, демонстрируя свою озадаченность.

– Что в них такого замечательного, в этих базах? Я вижу только каменные бляшки, на них нельзя даже удобно сесть.

– Сесть?!

Она вскинула на него глаза, оскорбленная.

– Странная вы разновидность, американцы. Честно говоря, жевать злаки и кричать на типов, которые бегают по полю с палками и в перчатках не по размеру, – мне это кажется показателем весьма, э-э… поверхностной культуры.

Она запустила в него попкорном, который он ловко поймал на лету.

– А тушить кролика в красном вине или улиток с чесноком кажется тебе проявлением зрелости народа?

Ответ Джослина потонул в криках и ажиотаже толпы. Мажоретки исчезли. На поле выходили девять игроков. В громкоговорителях взревел голос, и эхо разнеслось по всем углам стадиона.

– Это Эд Дакин, знаменитый диктор радио! – прокричала Дидо во все горло.

Когда появились «Доджерс», она застучала ногами, засвистела, завопила: «Ву-у-ух! Ву-у-ух! Ву-у-ух!»

– Я думал, что ты за «Доджерс».

– Я за «Доджерс»! – прокричала она еще громче. – Я их подбадриваю, разве не видишь? Я выражаю энтузиазм!

Когда в свою очередь вышли «Джайентс», Дидо разбушевалась еще пуще, крича: «Ву-у-ух! Ву-у-ух! Ву-у-ух!»

– Я думал, что этих ты не любишь.

– Я их ненавижу! Предаю анафеме! Я выражаю свое осуждение!

– Твои предыдущие «ву-у-ух! ву-у-ух!» были очень похожи на эти.

Она швырнула в него еще один попкорн, который он поймал так же ловко, как и первый.

– Ву-у-ух-ву-у-ух! – кричала она, смеясь, в самое его ухо. – Вот так произносится!

Ему ничего не оставалось, как смотреть матч.

Против всяких ожиданий, нашим юным французом вскоре овладело настоящее, почти физическое удовольствие. Он даже начал находить вкус в этом экстравагантном попкорне и незаметно для себя уничтожил половину пакетика. В игре он мало что понимал, но ажиотаж был заразителен.