Чай с Грейс Келли

– Это… невероятно, – повторил Джослин в четвертый или пятый раз после шока в лифте.

– Не тряси так головой, шею свернешь, – сказала она. – И… О, ничего невероятного. Не забывай, что я села на трансатлантический лайнер в Португалии.

– Я думал, ты в Южной Америке. Твой отец часто говорил об Аргентине. Во всяком случае, представить не мог, что ты здесь.

– Мы много где побывали… Буэнос-Айрес, да. Монтевидео. Голландская Гвиана. Путь был долгий, – добавила она с почти неслышным смешком. – Мы даже осели на время в Санто-Доминго, там коммуна ашкеназов обосновалась на севере, в местечке под названием Сошуа. Но папа не выносил тамошнего климата. Мои братишки… Ты их помнишь?

– Сэм и Альберт, конечно. Сэм привязался к цыпленку, который вырос в курицу красивого оранжевого цвета. Он назвал ее Ненеттой. А Альберт… Он часто плакал.

– Бедняжка. Жить взаперти в пять лет, месяцы и месяцы… Они с папой. Я одна в Нью-Йорке.

Джослин вспомнил безмолвные слезы маленького Альберта. Ему велели ни за что, никогда, ни в коем случае не шуметь. Ни звука. И он не шумел. Крошечный Альберт держался за папин ремень и передвигался, прижавшись к его ноге. Немой и полный слез.

– Ты больше не одна, – тихо сказал он. – А Аттикус? Как он поживает?

– Папа в Миннесоте. Преподает математику в Сен-Поле. С ним… все хорошо, насколько это возможно.

– Я так хотел бы с ним увидеться. Он и не знает, как повлиял на мою жизнь. Если бы не Аттикус, меня бы здесь не было. Твой отец был…

Их взгляды наконец смогли выдержать друг друга, встретиться глаза в глаза, не убегая. Марианна была красивая. Джослину всегда нравились ее волосы. Он помнил, как черная лента удерживала черные кудри, когда она играла вместе с ним на пианино дедушки с бабушкой. А рядом стоял длинный приоткрытый сундук, куда Марианне было велено забираться, закрываться, прятаться, если кто-то вдруг зайдет на двор фермы. Он, Джослин, должен был оставаться за пианино, как будто играл он один.

По блеску в ее глазах он понял, что она это тоже помнит.

– Ты помнишь день, когда мы ушли?

Она произнесла это шепотом, как будто была еще в опасности, как будто немецкие солдаты с их серо-зеленой формой, их смертоносным оружием, их рявкающими приказами могли ворваться и замучить ее здесь, в Хаксо-билдинге, в 1949 году, в Нью-Йорке.

– Я ничего не знал, – сказал он тихо. – Когда я вернулся из школы в тот день, Папидо просто сказал мне, что вы ушли и я вас больше не увижу. Я был… в ярости. Злился на тебя, что ты меня не предупредила.

– Я не могла.

– Я знаю. Такие вещи понимаешь… потом.

– Ты нашел мое письмо? Под крышкой пианино?

– Да.

Послание было короткое, написанное в спешке.

Дорогой Джослин,

прости, что не дождалась тебя. Спасибо, что был со мной. Поблагодари от меня и пианино. Гладь его клавиши время от времени за меня. Благодаря тебе я добилась успехов. Может быть, еще увидимся.

М.

Ниже было приписано угловатым почерком Аттикуса:

Знать не значит знать… если никто другой не знает того, что знаем мы. Опыт каждого – сокровище всех.

А.

– Я не могла, – повторила она. – Не было времени, проводник ждал. Местный браконьер. Мы его уже и не ждали после всех этих месяцев тщетной надежды. И вдруг раз! – и он пришел. Надо было собраться очень быстро. Он давил, подгонял нас вполголоса, тревожился. Людей, которых он должен был провести в тот раз, расстреляли. Мы… Он повел нас вместо них.

Она подлила себе воды.

– Папидо и Мамидо… Папа звонил им после войны. Мы их никогда не забудем. Никогда.

Ее синие глаза наполнились слезами. Джослин коснулся ее руки.

– Они тоже. И я.

Слезы блестели в глазах, не проливаясь, безмолвные.

– Как же я на тебя злилась, – сказала она, тихо, на выдохе, усмехнувшись. – Я ждала тебя каждый день… Ах, как я тебя ждала! Мне приходилось терпеть до твоего возвращения, чтобы сесть за пианино, играть! Ты гулял, играл со школьными товарищами, а я… сучила ногами.

– Я не понимал.

Ей было почти девятнадцать. На неполных два года больше, чем ему.

– Ты живешь в Нью-Йорке?

Она покачала головой.

– В Нью-Джерси. В Тиффине. Приезжаю сюда только дважды в неделю, на занятия с Лили Берг. Мне повезло, что она меня приняла, она очень востребована.

Ее синие радужки посветлели, как будто увеличились.

– Теперь я приеду на следующей неделе.

Она помолчала.

– Но наша группа скоро дает концерт. В маленьком зале в Нижнем Ист-Сайде. Хочешь прийти? Я достану тебе приглашение. Я буду играть… сонату К. 263 Скарлатти.

Джослин прыснул. И процедил сквозь зубы странную фразу:

– Может быть, это прогонит Кролика.

Она посмотрела на часы.

– Мне пора, а то опоздаю на паром.

Рука в зеленой митенке остановила ее, когда она встала.

– Фиалки? – спросила странно одетая старушка.