Чай с Грейс Келли

– Нет еще. Я звоню вам из дома, из Кентукки. Мне скоро надо будет заскочить в Нью-Йорк. Всего на сутки. Это мало, надо уладить кучу дел, но… О Эчика, я не могу не увидеться с вами. Правда же?

– Да. Да, действительно, – ответила Эчика делано непринужденно, на самом деле всерьез взволнованная.

Она услышала, как он вдохнул и выдохнул.

– Карты на стол, Эчика… Вы не идете у меня из головы с тех пор, как мы танцевали вместе. Лучше сказать: с тех пор, как я оттоптал ваши хорошенькие ножки. Я все время насвистываю мотив, который играли в тот вечер… One, two, button your shoe, put on your coat and hat…[98] Я постоянно его напеваю.

Снова вдох. Снова выдох.

– Я постоянно думаю о вас.

Он нервно рассмеялся, запнулся:

– Вы бы хотели… хотите…

– Повторить? – воскликнула она. – С удовольствием, Эрни! Вы, кстати, обещали мне вечер, помните?

– О Эчика, – вздохнул он. – Эчика, Эчика…

Никогда, она была в этом уверена, ее имя не произносили с таким восторгом, с таким наслаждением.

– Какой я глупый, – ахнул он. – Чуть не забыл… У меня для вас сюрприз.

– Пра… вда?

Пришел ее черед запинаться. Доброта часто повергала ее в растерянность.

– Значит, надо увидеться!

– Д… да, – ответила она. – Но, э-э… как… хм…

Эрни Калкин прекрасно услышал имя, которое она не произнесла. Он и сам сражался с этой проблемой после их пресловутого вечера с Фергюсом Фордом и… Шик, ибо речь шла о ней.

– Знаете… Думаю, я никогда ей особенно не нравился. Шик бывает иногда со мной такой… задирой. Если…

Такой язвой, такой кривлякой, такой отравой, да! – молча дополнила Эчика. – Ты хоть знаешь, что она зовет тебя Пробкой?

– Я буду рада вечеру вместе, только вы и я, – сказала она, деликатно подчеркнув последнюю часть фразы. – Когда вы приедете?

– В пятницу.

– Я свободна, Эрни. Я свободна в пятницу!

Не увлекайся, Эчика.

– Фантастика! – воскликнул он.

– В восемь часов?

– В половине восьмого. Мне слишком не терпится.

– Отлично, в половине восьмого.

– В «Коппер Слиппер», как в тот раз?

– О. Дважды в одно место никогда, это девиз Нью-Йорка в струе.

– Хорошо. Будем в струе и пойдем куда вы хотите.

– Я подумаю. Позвоните мне, когда будете в городе.

– Я очень… счастлив, Эчика. Спасибо.

– До свидания, Эрни. Я уже готовлюсь.

Они разъединились. Эчика медленно сняла пальто, шляпку и перчатки, медленно повесила все на вешалку и еще медленнее поднялась в комнату, которую делила с Пейдж.

Хорошо бы Пейдж не было дома. Ей хотелось опустить шторы, лечь, передохнуть, подумать.

Пейдж не было.

Она разулась, сняла чулки, простонав облегченное «уф-ф», разделась до комбинации и нацелилась лечь прямо на покрывало.

Белый квадратик остановил ее. Она не сразу его заметила.

Эчика отделила его от подушки. Прочла:

Пятница, 7 часов. Не занимай вечер!

Фергюс Форд будет твоим кавалером.

Как оно было на съемках саунди?

Скоро в Голливуд?

С любовью,

Шик

Покрывало сморщилось под ее растерянным взглядом. Лицо Эчики стало ярко-красным, потом бледно-зеленым… В пятницу?

Ох, вот беда-то… В тот же вечер!

Ее чувство локтя сопротивлялось добрых восемь секунд представившейся дилемме, но перспектива вечера тет-а-тет с Эрни быстро и безоговорочно взяла верх.

В пятницу она пойдет танцевать с Эрни. Точка.

Что касается Шик… Ничего, она что-нибудь придумает.

* * *

Джослин был на Западной 78-й улице, в виду «Джибуле», когда знакомый голос вывел его из раздумья. Раздумья, кстати, непривычного. Ему совсем не хотелось затевать разговор, если уж начистоту. Однако он поднял голову.

Дидо размахивала руками, высунувшись из соседнего с «Джибуле» окна. В каждой руке у нее висела какая-то тряпка. Сердце Джослина позволило себе вздох. Дидо уже занимала лишь половину его мыслей.

– Я тебя караулила. Какое тебе больше нравится? – азартно спросила она.

Он переключил внимание на тряпки… И тут же мысленно обругал себя. Это были не тряпки, а два платья.

– Роза или лаванда?

Почему, черт побери, она говорит о цветах? Или речь идет о духах?

Она потеряла терпение.

– Для «Палладиума»! Это или это?

– О. Э-э… То, что справа?

– Розовое, ты думаешь? Оно мне длинновато, и я не успею подшить его до вечера.

– О. Э-э. То, что слева, тоже тебе пойдет.

Он совершенно забыл. «Палладиум». Сегодня вечером, боже мой.

– Да, да, – сказал он, торопясь вернуться в свои пенаты. – Если вдуматься, голубое тебе пойдет больше.

– А ты ведь говорил, что я тебе больше нравлюсь в розовом. И потом, оно не голубое, а лавандовое. Что с тобой? – спросила она, бросив платья назад, в комнату. – Дуешься?

– Я? Ничего подобного. Я иду с лекции о балладе в испанском Возрождении, и…

– Ладно, лавандовое. С розовым шарфиком. Что скажешь?

– Почему бы не с желтым? Э-э, лимонным, например? Будет красиво с, э-э, лавандой.

– У меня нет этого цвета, – сухо отрезала она. – Он не идет ни к моим глазам, ни к волосам. Пока.