– Мяч! Мяч! Эй, питчер! Мя-а-а-ач!
Буйный сосед нещадно колотил Джослина по спине и лез с объятиями каждый раз, когда «Джайентс» забивали, или чуть не забивали, или мазали.
– Бросай, Фазетти! – разорялся он. – Бросай, мазила!
– Недолет! – сучила ногами Дидо. – Кретин Джексон!
Кто-то сзади запускал соломинки им в затылок, дуя в трубку на манер духового ружья. После тридцати семи минут игры у их ног скопился изрядный урожай.
На седьмом иннинге Джослин с удивлением увидел, как зрители встали все как один и завопили хором вместе со вновь появившимися возбужденными мажоретками традиционный гимн бейсбола:
Осталось два иннинга. Дидо иногда призывала Джослина в свидетели, выкрикивая загадочные фразы вроде:
– Гаррис ловит только короткие мячи! Этого недоумка надо было посадить на второй базе, ты не находишь?
На что он флегматично отвечал:
– Еще как! С виски, удочкой и двумя первыми томами какого-нибудь Толстого.
Или же во время броска, в момент адского саспенса она мяла ему трицепс или квадрицепс, пыхтя:
– Мертвый мяч или верняк на этот раз?
– Оба, мой капитан, – фаталистично заверял он, глотая сразу два шарика попкорна.
– Оба – это невыполнимо! – восклицала она свысока с ноткой раздражения. – Ты видел, как Митчел держит биту? Как будто хочет убить мышь.
Все бэттеры держали биты, как будто хотели убить мышь. Но Джослин оставил свои впечатления при себе.
В сущности, он находил ее трогательной, свою жестикулирующую Дидо. Она надрывала горло, топала и подпрыгивала, как будто ее год в лицее зависел от броска. Он заметил, что, по мере того как ее любимые «Доджерс» теряли очки и мячи, даже бантик в ее конском хвостике поник.
Матч продолжался два часа одиннадцать минут. Насколько Джослин понял, это было недолго.
Они поехали домой в метро, после того как Дидо прокричала боевой клич, который выкрикивают все болельщики любимой команде после поражения:
– Я думаю, моя любовь к «Доджерс» закончится, когда они наконец победят «Джайентс», – вздохнула она с усмешкой.
На переполненном перроне, в толпе, ощетинившейся каскетками, вымпелами и флажками, среди криков всеобщего ликования Джослин прижал Дидо к себе.
– Я уезжаю в Вашингтон, – вдруг сказала она. – Скоро.
Он отстранился. Она говорила серьезно.
– В Вашингтон? Зачем тебе в Вашингтон?
Привстав на цыпочки, она дотянулась до его уха.
– Я прогуляю день. Туда и обратно автобусом. Мы поддержим Ули Стайнера на его слушании перед комиссией с нашей группой школы «Тойфелл».
– Ты опять хочешь поднять бучу? – прошептал он испуганно.
– Слушание будет публичным. Мы не одни, придут еще люди, можешь мне поверить. Даже много.
Он несколько секунд переваривал информацию.
– Это очень неосторожно. После того скандала на передаче Вона Кросби ты рискуешь…
– Меньше, чем Стайнер! – сухо отрезала она.
Вокруг них болельщики пели
– Я поеду с тобой, – вдруг решил Джослин. – Когда это?
– С ума сошел?! А твои занятия в Пенхалигоне? Твоя работа в Хаксо? Ты же не можешь прогуливать.
– Когда?
– Скоро.
– Поедем вместе.
Дидо еще протестовала, но он был полон решимости, и ее, казалось, это радовало. Он снова привлек ее к себе и поцеловал в распустившийся конский хвостик. Они сели в поезд.
И тут он понял, что ни словом не обмолвился ей о Марианне.
Шик повесила телефонную трубку и одарила стену напротив восторженной улыбкой. Уайти сказал да! Он согласился поужинать с ней в пятницу!
Разумеется, она старательно избегала упоминания о свидании вслепую или о «квартете». Он не знал, что придут Фергюс и Эчика. Он думал, что они будут тет-а-тет.
Шик уже придумала уловку: она назначит встречу этим двоим за четверть часа до Уайти… а когда он придет, скажет, что Фергюс и Эчика – ее друзья, с которыми она случайно встретилась. Нью-Йорк так невероятно тесен, не правда ли?
План был безупречный. Она написала записку в четыре строчки, положила ее на подушку Эчики и покинула «Джибуле».
Чтобы заклясть судьбу и оберечь себя от нежелательных столкновений до 5-й авеню, Шик на сей раз предпочла такси автобус. Сжимая в руках серо-бежевый чехол (позаимствованный у Истер Уитти), укрывавший «Мою милую» от посягательств и стихийных бедствий, она вышла из автобуса и огляделась. Никакого слона в очках на горизонте.
Шик побежала к белому зданию, где располагался дом Дакена.
Она спешила. Через час ее ждали на фотосессии ножек для рекламы чулок «Пандора». Марка не такая престижная, как «Кайзер», но Шик надеялась, помимо 47 долларов, выторгованных Валли, ее агентом, получить пару-другую в подарок. Может быть, еще и подвязки, как знать? Однажды она вышла с фотосессии, нагруженная коробками крема для обуви разных цветов, который подарила миссис Мерл. В «Джибуле» до сих пор им пользовались.