Чай с Грейс Келли

– Жюри никогда не принимало решения так быстро и так единодушно. Расслабились, señoras и особенно señores! Сегодня вечером победительница, чемпионка, королева «Палладиума» – это… это… Джослин сжал руку Дидо в своей.

– Урсула Келлер!

Силас подбросил вверх свою шляпу и, вскочив со стула, вылетел на танцпол в ту самую секунду, когда оркестр Тито Пуэнте заиграл «Мамбо номер 4».

Нос Силаса наткнулся на нос, затененный вуалеткой, – его белокурая обладательница уже разминала все мускулы под «Мамбо номер 4».

– Э-э… – промямлил он. – Мисс Ливингстон, я полагаю?

Джозефина Ливингстон прыснула и послала ему поцелуй кончиками пальцев, не переставая танцевать. Она нашла себе партнера. Этакий молодой Борис Карлофф, светловолосый, с медальоном Богородицы на груди и запонками со стразами цвета шпината, с торчащей из-под манжет каштановой порослью.

Целью Силаса была сцена. Сцена, где богиня Урсула в окружении толпы бравировала перед новоиспеченными поклонниками.

В разнузданном множестве, двигавшемся во все стороны, обращая на него не больше внимания, чем на случайно брошенный здесь корешок салата, Силас рассчитал траекторию. Но руки, бюсты, ноги, бедра, вырывавшиеся из причудливых орбит «Мамбо номер 4», мешали ему пройти.

Чья-то спина чуть не сбила его с ног. Страз цвета шпината, украшенный каштановой порослью, тотчас схватил его за шиворот, почти оторвав от пола.

– Эй, ниггер. Не толкай меня, понял?

На глазах у Силаса светловолосый Борис Карлофф вдруг опрокинулся назад, как срубленный ствол. Из носа у него пошла кровь, заливая медальон Богородицы. Раздались крики.

Силас пошевелил правой рукой. Суставы болели. Он понял, что ударил мужчину, лежавшего перед ним на полу.

– Извини, старина, – выдохнул он. – Я никого не толкал, это раз. Я не выношу, когда меня хватают за шиворот и называют ниггером, это два.

Тот поднялся, с подбородка у него капали слюна и кровь. Силас не успел уклониться, мощный удар в челюсть послал его по прямой к бару. Он ухватился за складки платья в голубую полоску, стукнувшись головой о стойку с хрустом надкусываемого яблока.

– Негодяй! Животное! – крикнул кто-то.

Силас, кажется, узнал Дидо. Виски больно стучали о зубы.

– Эй, негро. Ты поня…

– Эй, Франкенштейн! – перебил его тягучий, с ленцой голос.

Бад отпил глоток пива, аккуратно поставил стакан, и два кулачища по очереди врезались в солнечное сплетение Бориса Карлоффа, прямо под медальоном Богородицы. Тот сорвался с цепочки, перелетел через стойку и нырнул в аквариум составить компанию невозмутимой красной рыбке. Борис Карлофф остался распростертым на паркете, сложив манжеты со стразами крестом на груди.

Бад допил свой стакан. Потом обнял Пейдж за талию и показал на выход.

– Пойдем потанцуем в другом месте?

Никто не удостоил и взглядом грогги фальшивого Бориса Карлоффа на полу. Все смотрели на настоящего Марлона Брандо, который уходил с очаровательной незнакомкой.

У стойки Дидо, Джослин и Урсула присели на корточки вокруг Силаса. Урсула осторожно приподняла его затылок, устроила голову на своих обтянутых тюлем коленях.

– Что случилось с твоим подбородком, Дриззл? – спросила она строго.

Он открыл один глаз.

– А что? Я его потерял?

Бонго дали сигнал. Вернувшийся Тито Родригес заворковал прелюдию к медленному мамбо, призванному успокоить умы. На танцпол уже выходили пары.

– Tutto va bene, amici?[123] – осведомился Киллер Джо, от волнения вспомнивший родной итальянский.

Он увидел, что все неплохо и идет к лучшему, и вернулся на свое место, коротко махнув рукой бармену. Тот взял графин с водой – или с джином, кто знает? – и принялся методично кропить Карлоффа со стразами цвета шпината.

Урсула поцеловала Силаса в лоб.

– Дурак, – сказал Джослин. – Ты надеялся, что твои сто фунтов в костюме могут послать в нокаут этого верзилу, в котором двести?

– Где он, этот верзила? Я верну ему его апперкот.

– Кончай думать кулаками, Дриззл, – нежно прошептала Урсула. – От твоей глупости я лишусь голоса.

– Только для этого я и старался.

– А, ты признаёшься, что не любишь мой голос, лицемер?

– Я обожаю твой голос, красавица. Спой.

– Встань сначала. Ты можешь встать?

– Только если ты споешь.

Why don’t you do right? (Like some other men do)

* * *

Гуинивир Вихаукен-Хоукинс – для всех Джинджер, – супруге Фридриха-Гюнтера Фройденкерлештурма, пришлось вынести в Саскуэханс-Фоллз три грозы.

Две весенние и еще одну, скорее домашнего свойства.

– Ба, – возразила ей Энид Вердален, владевшая вместе с сестрой ближайшей фермой в пяти милях, – Джинджер нанесла им визит. – Весенние грозы приходят, уходят, думаешь, что все кончилось, а они опять.

– …пять, – сказала ее сестра Дженевьева, имевшая странную причуду повторять эхом последний слог последней фразы последнего собеседника. – Берегите ваши новорожденные яблони.

– Ага. Могут погибнуть все цветы сразу, – заявила Энид. – А цветы – это плоды!

– …ды, – повторила Дженевьева. – Гроз еще не было в этом году. Весенние грозы приходят, уходят.

Ей случалось повторять и целые фразы.