Сестры Вердален были старыми девами, близнецами атлетического сложения, с кое-как закрученными шиньонами. Шиньон Энид напоминал буханку, хорошо поднявшуюся на дрожжах, а Дженевьевин – помет полевой мыши, оставленный на исходе ночи.
Обе пекли удивительные пироги, с мясом, с вишнями, с яблоками, на дровяной плите, которой Джинджер не воспользовалась бы ни за что на свете. Это чугунное чудовище то ли из каприза, то ли от внутреннего порока то и дело выплевывало взрывы, синее пламя брызгало из-под крышки, а из стыков трубы валил черный дым. Тогда одна из сестер выливала на плиту кувшин дождевой воды, который был всегда наготове. Только ливень мог успокоить разбушевавшуюся злодейку.
– Что это? – спросила Джинджер, принюхавшись. – У вас всегда так хорошо пахнет.
– Ба! Старые орехи с остатками муки.
– …ки. Просто миндальное печенье. Надо было закончить горшок.
Джинджер украдкой вздохнула. Старые орехи и остатки муки, сказали они. Просто зло берет, ведь из этого получилось наверняка чудесное печенье. Она потрепала по холке Белоснежку, которой запах тоже пришелся по вкусу, и отогнала мрачное воспоминание о далеких уже анисовых бисквитах.
– Вы поедете на ярмарку графства в воскресенье?
– Да, – ответила Джинджер. – Фред хочет купить еще корову и бутылки, чтобы разливать сидр и медовуху. Может быть, и еще один пресс, более современный. Я поеду с ним, я еще никогда не была на сельскохозяйственной ярмарке.
Ее нога наткнулась на толстуху Дотти, черную курицу – огромную! просто великаншу! – которая жила с близняшками. Она свободно разгуливала по дому, клюя бог весть что между терракотовыми плитками. Джинджер ее немного побаивалась без особой на то причины. Наверно, из-за ее гигантских размеров, большущего клюва и когтистых шпор. И ее красных глаз (единственного, что было в ней маленьким). И покачивания ее шеи, как будто она искала мишень. Короче говоря, Джинджер ее избегала.
– О, прости! – сказала она птице, которая, разумеется, не ответила.
Близняшки прыснули.
– Просить прощения у курицы! Вы точно городская…
– …ская. Вы ведь тоже держите кур.
– Они в курятнике. Это был рефлекс.
– …флекс. А продавать вы ничего не будете на этой ярмарке?
– Не в этот раз. Мы готовимся к осенней, когда соберем яблоки и разольем сидр. Наша ферма начнет приносить доход, – закончила Джинджер со вздохом, полным надежды.
– Ба. Всегда найдется что сделать и продать, – отрезала Энид с легким неодобрением. – У меня вот консервированная свекла, у Джинни шмотки. Вы ведь умеете что-нибудь мастерить, правда?
– Ей-богу, нет. Я умею только… э-э, петь.
– На сельскохозяйственной ярмарке? Петь? – хихикнула Энид. – Для этого есть другие места…
На Бродвее, например, подумала Джинджер. В Карнеги-холле. В «Метрополитен». В Радио-сити-мюзик-холле. Все равно где. В Нью-Йорке.
– …но я не думаю, что сельскохозяйственная ярмарка входит в их число.
– …сло. Вот уж нет.
Она почувствовала, что краснеет. Как они справляются, эти двое? Она уже удостоилась чести получить большой ларь, полный состряпанных Энид пикулей. Женевьева же кроила и шила кухонные фартуки и распашонки для младенцев. Ими были набиты два больших шкафа. Все это помимо работ на ферме, да еще успевали печь чудесные вкусности.
Джинджер же падала без сил в иные вечера – нет, каждый вечер, – и никогда не успевала выполнить намеченную на день программу.
– Вопрос организованности. Этому можно научиться.
– …читься.
– У меня не получается, – пожаловалась она с виноватой гримаской. – Мне понадобятся уроки.
– …роки. Вопрос организованности.
В эту минуту Джинджер почувствовала, как перья великанши Дотти коснулись ее ноги. Плутовка наверняка воспользовалась ее минутной слабостью. Джинджер вздрогнула, отскочила к дровяной плите… которая выбрала именно этот момент, чтобы шумно выпустить газы. Из-под крышки брызнуло пламя, взметнулось, урча, прямо к потолку в десяти сантиметрах от Джинджер, которая громко вскрикнула. Белоснежка залаяла, Дотти заквохтала, как лягушка, и заметалась по кухне, хлопая крыльями.
Энид схватила стоявший наготове кувшин и обрушила ливень. Чудовище злобно зашипело и выбросило в самую середину кухни облако кипящего пара под равнодушным взглядом близняшек. Джинджер задыхалась и терла заслезившиеся глаза. Она выбежала наружу, потянув за собой Белоснежку, которая продолжала тявкать.
Когда пар рассеялся, Энид заглянула в духовку. Миндальное печенье подрумянивалось на противне ровным строем.
– Еще семь минут, Джинни, – сказала она, как будто ничего не произошло.
Гроза застала Джинджер на обратном пути, на полдороге от близняшек. Собака бежала впереди, ждала ее и снова убегала, как будто укоряя ее за то, что не торопится. Гроза же разразилась внезапно.
Вдруг стало темно, как в зимних сумерках. Капли размером с ее пудреницу начали хлестать и стегать. Джинджер казалось, что на нее падают мешки с гвоздями. От раскатов грома дрожала земля. Черное тело Белоснежки стало призрачной тенью под дождем и молниями. В несколько секунд Джинджер промокла до костей, шлепая по грязи. Время от времени до нее доносился лай.