– Подожди меня, Белоснежка! – закричала она.
У нее вырвалось ругательство. Несмотря на окаянные мешки с гвоздями, продолжавшие ее хлестать, она обратилась к небу с гневной речью:
– Ты не могло хотя бы подождать, пока я дойду до конца тропинки, гнусное чудовище?
Обычно, то есть в хорошую погоду, она срезала путь по тропинке через лес. Сейчас об этом нечего было и думать.
По дороге идти дальше на добрый километр… а дорога-то и в сухую погоду была вся в выбоинах, рытвинах и лужах. После каждой поездки Фреду приходилось подкачивать шины своего пикапа.
Белоснежка шла теперь рядом, с нее текло в три ручья, мокрая шерсть билась о бока. Дорога шла вверх, изливая реки воды и грязи на ее промокшие ноги. Подальше (но не очень далеко) ручей вдруг стал рекой, доходившей ей почти до колен. Молнии сверкали со всех сторон, словно по небу бежали скелеты.
Одна из них вдруг пустила огненную стрелу в одинокое дерево посреди поля. Стрела взорвалась с оглушительным треском. Дерево рухнуло, расколотое надвое, как под топором людоеда. Джинджер чувствовала дрожь земли каждой косточкой.
Теперь ей стало по-настоящему страшно. Дороги больше не было видно под потоком грязи, отяжелевшие башмаки и брюки тянули ее на дно. Вымотанная, с трудом дыша, она хотела было укрыться под деревьями вдоль дороги, которые сейчас служили ей ориентирами. Но вспомнила молнию и заставила себя идти дальше. Она запела во все горло:
Белоснежка тоже устала. Грязная вода доходила ей до брюха. Джинджер поймала ее и взвалила на плечо. Собака оказалась ужасно тяжелой.
Она хлюпала носом, говорила сама с собой. Кричала Белоснежке, что они все равно погибнут. Не лучше ли остановиться, сесть в грязь и ждать конца?
Она умолкла и замерла, обшаривая глазами этот конец света. Должно было быть что-то, хоть что-то, что могло бы им помочь. Прав да же?
– ПРАВДА ЖЕ? – выкрикнула она, прижимая к себе бок собаки. – Гнусное чудовище!
Ответ пришел с неба меньше десяти секунд спустя.
Дождь кончился! Гром смолк. Ручейки иссякали. Скелеты убрались, как будто их не было.
Солнце раздвинуло облака, чтобы взглянуть, извиняясь, на этот пейзаж, временно сданный им вандалам и варварам. Оно задержало лучи на бедной молодой женщине с собакой, потерянной среди луж и полных воды рытвин.
– Негодяйское солнце! – крикнула она ему в лицо. – Ты не могло исхитриться удрать попозже? Или выйти пораньше? Гадкое!
Земля с облегчением начала впитывать потоп. Грязь все еще липла к ботинкам Джинджер. Пахло черноземом, корнями, корой, мокрой мукой, разграбленной булочной.
Где-то вдали затрещал мотор. Джинджер погладила Белоснежку, которая уже встала на ноги и развернулась. Она узнала пикап Фреда.
Он просигналил, поравнявшись с ней. Затормозил осторожно, чтобы не обрызгать любимую. Или для того, – подумала она, донельзя счастливая, что он с ней, и донельзя же взбешенная, что его с ней не было, – чтобы пикап не увяз.
– Что с тобой случилось? – воскликнул он ошеломленно.
Как будто трудно догадаться… Она замкнулась в обиженном и недовольном молчании.
Он открыл дверцу, помог ей сесть. Не удержавшись, брезгливо поморщился, когда плотный ком грязи отделился от ног Джинджер и шмякнулся, как гнилая тыква, на пол машины, а когда собака хотела забраться к нему на колени, лицо его исказила гримаса откровенного отвращения.
– Нельзя, Белоснежка! – рявкнул он. – Фу! Что ты здесь делала? Ты попала под дождь?
Как будто не видно было…
– О, весенняя гроза, – мягко сказала Джинджер. – Они приходят, уходят, сам знаешь.
Она показала на темную тучу, надвигавшуюся с горизонта.
– Думаешь, что все кончилось, а она опять.
Джинджер взяла собаку на колени.
– Ты поешь? – проворчал Фред.
Как будто не слышно было…
– Ты поешь, – проворчал Фред, – когда собирается новый ливень, а наша крыша что твое решето!
Вторая гроза разразилась через несколько дней, все такая же весенняя, на все еще не починенную крышу.
Джинджер опять была дома одна. Фред работал в хижине на берегу ручья. Он взял с собой доски и ящик с инструментами. Ей пришлось признать, поморщившись, что супруга своего она видела мало, даже когда он был на ферме.