Со вздохом она решила разобрать большую коробку с книгами, которую ее сестра Ферн прислала по ее просьбе. Там были все романы, которые Джинджер читала и любила. К каждому полагалась специальная закладка. Она их коллекционировала.
«Вдали от обезумевшей толпы» Томаса Гарди. «Ребекка», конечно же. Все книги Эдит Уортон… Ферн добавила еще несколько свежих бестселлеров, которых Джинджер не знала, «Яйцо и я» Бетти Макдоналд, детектив новой звезды по имени Патриция Хайсмит «Незнакомец из „Северного экспресса“»…
Как разбирать книги, все знают. Хочешь их расставить по местам… и совершаешь непоправимое: открываешь одну, пробегаешь глазами строчку, потом абзац, потом пару страниц…
Она сама не заметила, как развалилась в кресле, полная благих намерений продолжить разборку, потом домыть посуду, начистить кастрюли, убраться в загоне козы Эсмеральды, сварить суп из птицы, потом еще…
Белоснежка лежала рядом, свернувшись клубочком.
На каждой странице Джинджер обещала себе вложить закладку и вернуться к делам. Но прощайте, кастрюли, посуда, суп… Ситуация героини книги «Яйцо и я» так чертовски походила на ее, их сельские злоключения были так до странного похожи! Вдобавок дама рассказывала о своих невзгодах с таким юмором!
Джинджер, однако, находила ее слишком мягкой и покорной мужу. Почему она не взбунтуется, эта приличная девушка? Почему не прокричит НЕТ?
– Нет! – крикнула Джинджер стенам кухни.
Дама была влюблена. Высшая степень смягчающего обстоятельства, не так ли? Читая, Джинджер хмурила брови. Влюблена, да. Как и она сама. В сущности, она была далека от фермерши-бунтарки. Она посмотрела на Белоснежку. Только собака и была у ее ног. Дверь комнаты хлопнула от порыва ветра. Белоснежка повела ухом, как локатором.
На этом месте размышлений Джинджер разразилась весенняя гроза. На четвертой главе «Яйцо и я», если точнее.
Лампа под потолком угрожающе замигала. Ах ты черт возьми! Не забыла ли она заправить генератор бензином, как Фред приказал ей три дня назад? Нет. Не
Как бы то ни было, она его не заправила. Была ли она поэтому непокорной? Легкомысленной скорее. Потому что это просто-напросто вылетело у нее из головы!
В ту же минуту потоки воды обрушились на уцелевшую черепицу. Джинджер вскочила с подушек и побежала собирать все емкости – ведра, тазы, кувшины, – что были в доме. Скорее! У крыши были чувствительные зоны…
Она расставила емкости в стратегически важных пунктах. И пора было! Тотчас раздался концерт капель по жести. Джинджер проверила, заперты ли окна. Она была одна. Опять одна. Фред не вернется из хижины, пока не кончится ненастье.
Хижина. Они обнаружили ее на следующий день по приезде. Она, должно быть, служила какому-то рыболову или браконьеру и располагалась на излучине в идиллической рощице, там, где ручей низвергался дивным водопадом на большие синие валуны. Утки и лысухи исполняли танцы на поверхности воды под взглядом выдры, изображавшей из себя Эстер Уильямс.
Жуткий удар грома сотряс весь дом. За окнами скелеты снова завели свою сарабанду. Джинджер содрогнулась. Она показала язык гадким часам и заставила себя подумать о другом.
О хижине.
– Как красиво! – сказала она тогда. – И она твоя!
– Наша, миссис Фройденкерлештурм. Мы можем сделать ее нашей летней виллой. Нашим убежищем на выходные, чтобы отдыхать от фермы. Будем ловить рыбу. Ты споешь, чтобы ее привлечь. Будем плавать в ручье. Спать в густой траве, пожарив пойманную рыбу.
Сказанное звучало такой волшебной сказкой, но…
На данный момент Джинджер не знала, о каком отдыхе идет речь. По воскресеньям они чинили, чистили, скребли, красили, смазывали, ели и ложились спать без сил. Ферма представлялась чем-то вроде операционного блока, где всегда был тяжелый больной и звучали команды, редко превышавшие два слога: «Куры!», «Трактор!», «Пикап!», «Дрова!» Единственной освободительной и синонимом благодати была: «В кровать!»
В дверь постучали. Джинджер вздрогнула. Фред! Он пренебрег дождем и ветром, он вернулся, чтобы быть с ней! Терзаясь угрызениями совести и чувством вины, она поправила волосы и пошла открывать.
Под ливнем стоял мужчина, с достоинством, несмотря на свой маленький рост. Яростные порывы ветра и мокрые волосы, прилипшие к ушам, придавали ему сходство с кокером.
– Я попал под дождь, – сказал он просто.
– Правда? – отозвалась она (довольно глупо, пришлось ей признать впоследствии).
Он не двигался с места, с него текло в три ручья, а он все смотрел на нее из-под своей собачьей прически.
– Ох, – наконец очнулась она. – Входите. Вы очень… промокли.
– Да, – сказал он все с тем же достоинством. – Весенняя гроза.
Прежде чем войти, он посмотрел на что-то рядом с собой, как будто колебался или искал одобрения. Джинджер вытянула шею, но рядом с ним не было ничего и никого. Мужчина был один. Он встряхнулся у камина – так встряхивалась Белоснежка, выходя из реки. И подал Джинджер лапу. То есть руку, холодную и мокрую.