Чай с Грейс Келли

Манхэттен попала в толчею, прижавшую ее к колонне.

– Расскажите о тряске Ули. Он будет тронут, я уверена.

Она снова переключила внимание на протестующих.

– Парочка сумасшедших, – повторила она вполголоса. – Я бы хотела спуститься поздороваться с ними, но здесь, наверно, всё под наблюдением, и я боюсь, что не смогу подняться обратно.

– Мы увидим их внутри, с публикой… если они оставят свои транспаранты. Давайте войдем.

Показав пропуск, который раздобыл им Сесил Ле Рой, они стали проталкиваться в толпе и вскоре наткнулись на Рубена, который ждал на мраморных плитах на углу Галереи потерянных шагов.

– Со вчерашнего дня Ули ходит с таким видом, который мне совсем не нравится, – сказал он им, коротко поздоровавшись. – И Сесилу не нравится тоже.

– Что за вид?

– Если бы я только знал! Скажем, такой вид у него бывает, когда он решил изменить реплику, не предупредив партнеров.

Пройдя по лабиринту длинных коридоров, они нашли зал В17, именуемый залом Бенджамина Франклина.

Под дубовым кессонным потолком отец-основатель нации действительно присутствовал на всех стенах. На больших фресках он печатал книги, смотрел на звезды в подзорную трубу, укрощал молнию изобретенным им громоотводом, пожимал руку Вольтеру и так далее.

Все пространство внизу было полно шума, толчеи, дыма, на заваленных бумагами столах стояли телефоны и телетайпы, галдели возбужденные журналисты с сигаретами во рту, с карточками прессы, засунутыми за ленты шляп. В углу, на консоли, радиотехники возились с наушниками и микрофонами, как для трансляции матча Высшей лиги.

Ули сидел в центре островка среди скопища столов, с ним Сесил Ле Рой, на обитых кожей стульях.

На длинной трибуне напротив публики установили пюпитры, пока пустые, если не считать медного пресс-папье и ряда огромных коричневых микрофонов, напоминавших отрезанные головы.

Манхэттен, Уиллоуби и Рубен помахали адвокату, когда он поднял глаза. Ули Стайнер не шевельнулся. Он сидел склонив голову и как будто дремал. Они сели в зоне, отведенной для аккредитованных лиц, напротив зоны для публики, где уже яблоку негде было упасть, и некоторое время не произносили ни слова.

– Лишь бы, – пробормотала наконец Уиллоуби, не разжимая губ, – лишь бы он не выдал нам свою знаменитую сцену из четвертого акта.

– Репетиции, во всяком случае, не было! – выдохнул Рубен.

Судебный распорядитель повернул едва заметную дверь сбоку от три буны. Воцарилась тишина, как после удара гонга. Стоявшие нашли себе стулья, сидевшие сели поглубже.

Судебный распорядитель откашлялся. И объявил о прибытии господ членов Конгресса, сенаторов и представителей Палаты Соединенных Штатов Америки.

Вашингтон, D. C. 1949

ОТЧЕТ

об исполнительном заседании

под председательством почтенного Мартина Фитцмориса Брингс-Три, представителя штата Делавэр (республиканца), в зале В17 помещений специального подкомитета по расследованиям для House Committee on Un- American Activities[127]

Присутствовали сенатор, два заместителя, секретарь.

Ули Стайнер, урожденный Ульрих Антон Виктор Бюксеншютц, показал под присягой следующее:

М а р т и н Ф. Б р и н гс-Т р и: Ваше имя Ульрих Антон Виктор Бюк-сеншютц?

У л и С т а й н е р: Это мое имя, господин председатель.

М Ф Б Т: На всякий случай напоминаю, что этот специальный подкомитет не является трибуналом. Он просто проводит расследование. Вследствие этого вашему адвокату не будет предоставлено слово. В качестве свидетеля вы сами будете отвечать на вопросы. Не забывайте, однако, что вы даете показания под присягой. Ваш артистический псевдоним – Ули Стайнер?

У С: Скромно горжусь этим, господин председатель.

М Ф Б Т: Отвечайте ясно на вопрос.

У С: Не будь я Ули Стайнером, репортеров было бы меньше в этом зале.

М Ф Б Т: Отвечайте на вопрос, пожалуйста.

У С: Это правда мое балаганное имя, господин председатель.

М Ф Б Т: Вы родились в Праге.

У С: Да.

М Ф Б Т: Это в Чесок… Чех… ословакии.

У С: Эта страна действительно стала Чехословакией.

М Ф Б Т: Это коммунистическая страна.

У С: Когда я появился на свет, там правил император Франц-Иосиф.

М Ф Б Т: Вы этому рады, мистер Стайнер?

У С: Что родился под отеческим оком императора?

М Ф Б Т: Что ваша страна стала большевистской.

У С: Моя страна – Америка, господин председатель. Она не большевистская, насколько я знаю. (Смех в зале.) Я американский гражданин. И нет, я не особо рад тому, что Чехословакия сегодня стала сателлитом советского режима.

М Ф Б Т: Вы говорите по-чешски?

У С: Вам, должно быть, известно, что при Австро-Венгерской империи официальным языком в Праге был немецкий… Как бы то ни было, отвечая на вопрос, господин председатель, да, несколько слов. Добавьте куплет и рефрен колыбельной, которую пела мне Гитте Стайнер, моя мать.

М Ф Б Т: Гм-м… Знаете ли вы другие иностранные языки?

У С: Я знаю basta cosi[128] на итальянском. Bon voyage[129] на французском, которым злоупотребляет средний американец. Несколько мексиканских ругательств, которых не позволю себе сказать вслух под этими почтенными портретами Бенджамина Франклина.