Чай с Грейс Келли

Как всегда элегантная, мисс Келли была одета в узкие брючки из кремового полотна, конфетно-розовую летнюю блузку и темно-красный шелковый шарфик на шее. Вышитые перчатки были цвета слоновой кости. На ней брюки не выглядели богемно, как на большинстве носивших их фрондерок. Они были просто изысканны, шикарны до безумия.

– Нас только двое? – удивилась Пейдж.

– Трое. На прошлой неделе нас было, кажется, три десятка. Мы сделали гигантский шаг вперед, не правда ли?

– Только трое? – недоверчиво повторила Пейдж.

Она и не представляла, что так близка к цели. Сердце отчаянно колотилось. Значит, все надежды могут сбыться.

В то же время срезаться так близко к цели – разве это не хуже? – подумала она. Более жестоко?

На предыдущих прослушиваниях она видела Грейс… Ее тонкому голосу недоставало силы и страсти, мешал филадельфийский чуточку гнусавый выговор, игра была слишком сдержанной, все это шло ей во вред, бедняжке. Пейдж знала, что она экзальтированнее, зрелищнее.

Может быть, лучше…

Она рассердилась на себя за такую мысль и дружески положила руку на рукав розовой блузки.

– А где же наша конкурентка номер три?

Грейс пожала плечами.

– Может быть, пойдем выпьем чаю? В этом театре такой холод, а на углу есть французское бистро.

На улице нью-йоркская весна была уже ранним летом. Они сели у «Мишель», перед витриной, с видом на театр.

– Я прочла пьесу как минимум четырнадцать раз, – призналась Пейдж. – Что вы думаете об этой Берте?

– О, ради бога, давайте о чем угодно, только не об этом. Говорить о работе так скучно, вы не находите? Зовите меня Грейси.

– Как хотите… Грейси, – смутилась Пейдж. – Этот текст действительно… серьезный.

Официантка, никакая не француженка, а урожденная калифорнийка, подошла принять заказ. Пейдж, как и собиралась, попросила чаю.

– Для меня пуйи-фюме[141], – сказала Грейси. – У вас оно есть?

Пуйи едва ли не в час завтрака? Пейдж почувствовала себя синим чулком, почти дурочкой. Грейс обладала смелостью – или средствами, – которых не было у нее самой.

– Мы встречались на десятке прослушиваний, и у нас ни разу не было случая поговорить. Воспользуемся случаем. Вы из Нью-Йорка, Пейдж?

– Из Путнамс-Лендинга. Это на севере. Мои родители фермеры.

Она умолчала о том, что папаша Гиббс гнал весьма крепкие напитки на перегонном аппарате в сарае. Несмотря на пуйи-фюме, подробность наверняка была чересчур экзотической для сидящей напротив нее благовоспитанной девицы.

– Обалденно! – сказала благовоспитанная девица. – А мой отец в строительстве. Мешает цемент.

– О, – только и сказала Пейдж, представлявшая ее себе этакой Трейси Лорд, наследницей американской аристократии, в общем, Кэтрин Хэпбёрн в «Филадельфийской истории». – Он каменщик?

Грейси залилась хрустальным смехом. Ее редкие веснушки были продуманно рассыпаны по опаловой коже.

– Он строит небоскребы. Видите Манхэттен-хаус на 66-й? Это он построил. И еще много других.

Пейдж сжала губы, осознав свою промашку. Каменщик, стало быть, ворочал не камни, а дела. Богатый предприниматель. Очень-очень богатый.

– Отец мечтал быть атлетом. Знаете, он и был им. Он и сейчас еще очень атлетичен… Красивый мужчина для своего возраста. Келл до ужаса на него похож. Келл, мой брат. Наш чемпион по гребле. Он только что получил медаль в Лондоне на Олимпийских играх.

Она открыла сумочку. Пейдж мельком увидела драгоценный символ дома «Эрмес» на атласной подкладке. Грейси достала фотографию.

– Семейство Келли в полном составе! – засмеялась она. – В нашем летнем доме в Оушен-Сити. По порядку: Келл, красавица Лизанна, я, Пегги, любимица, мама и папа. Они великолепны, не правда ли?

Между отцом и братом, похожими, как близнецы, – густые светлые волосы, спортивный загар, ослепительные зубы, квадратный подбородок, – стояли женщина и три подростка, тоже белокурые, загорелые, с ослепительными зубами и квадратными подбородками. Отца и мать можно было принять за брата и сестру. Дом был чем-то вроде гасьенды, очень красивый, очень в духе Восточного побережья, очень белый.

Грейси убрала фотографию вместе с очками для близорукости, которые надела ненадолго. Улыбка ее была какой-то двойственной, одновременно задорной и слегка удрученной. Прежде чем застегнуть свой «Эрмес», она предложила Пейдж «Честерфилд», та вежливо отказалась. Грейси прикурила сигарету от изящной платиновой зажигалки.

– Вы, конечно, заметили гадкого утенка?

– Кого вы имеете в виду? – искренне не поняла Пейдж.

– Тощую зверушку в середине. Ту, которая всегда нахлебается воды, цепляется за буек и выпускает руль яхты.

Она держала сигарету между средним пальцем и мизинчиком, как Лорен Бэколл в фильмах с Богартом.

– Но вы само совершенство, Грейси!

– В общеупотребительном смысле это точно. Я делаю успехи, заметьте. Все равно спасибо, Пейдж.

– Вам позволили быть актрисой?

Вопрос задался сам собой.

– Вас это удивляет?

– Ну, жестокий большой город, рассеянные нравы комедиантов… Все эти вещи, которых обычно не терпят наши родители. Я думаю, что вашим вряд ли нравится ваше призвание, – откровенно заключила Пейдж.

Близорукие глаза подернулись дымкой меланхолии.