Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

Китс являет собой пример романтической идеологии, окружавшей чахоточную смерть в первой половине девятнадцатого века; и хотя идеология останется широко распространенной, течение туберкулеза будет все больше феминизироваться. Несмотря на то что система образов и мифология чахотки претерпят изменения, сохранится преемственность в представлении о том, что эта болезнь обеспечивает умиротворенную смерть. Подобные идеи все еще можно наблюдать в середине девятнадцатого века. Например, в учебнике для медсестер «Записки об уходе» (1859) Флоренс Найтингейл пишет: «Пациенты, умирающие от чахотки, очень часто умирают в состоянии неземной радости и покоя; лицо почти выражает восторг. Больные, которые умирают от холеры, перитонита и т. д., напротив, часто умирают в состоянии, близком к отчаянию. Лицо их выражает ужас»257. Репрезентации чахотки предоставили убедительные образы «частного» и «социального» тела, которые в течение девятнадцатого века дополнялись, чтобы охватить понятия физической красоты и нравственного ориентира, особенно в отношении туберкулеза у женщин.

ГЛАВА 5 Ангел смерти в домашнем кругу

То самое сентиментальное чувство: феминизация чахотки

Укреплявшаяся культура сентиментализма присвоила присущее романтизму увлечение чувствительностью и присовокупила ее к все расширявшемуся списку определяющих женских качеств. Сентиментализм был не просто корпусом литературы или идеалом личного поведения, а набором установок, которые определяли, например, следует ли мужчине снимать перчатки, чтобы пожать руку, какую шляпу следует носить женщине или как мужчины и женщины должны оплакивать усопших258. Сентиментализм подкреплял извращенное, казалось бы, представление о чахотке в различных литературных, социальных и медицинских дискурсах. Такие работы утверждали культурное представление о болезненности как о явно женском качестве259. Чахотка стала одним из основных инструментов, с помощью которых женственность связывалась с такими страданиями, которые считались как духовно, так и нравственно спасительными. В результате опыт болезни женщин из высшего и среднего классов обретал смысл, который ему не смогли придать ни медицина, ни общественники-реформаторы. Кроме того, женщины привилегированных классов получили еще один способ дистанцироваться от грязи, деградации и связанных с ними ассоциаций, характерных для подхода к болезни в низших слоях общества. Евангелические представления об искупительных страданиях в сочетании с романтической эстетикой возвышают хрупкую женщину, мучимую чахоткой, до позиции не только приемлемой, но и достойной подражания — все под эгидой сентиментализма.

Сентиментализм определял все сферы культуры начала Викторианской эпохи и проявлялся в полном отказе, даже неспособности признать реальность260. Сентиментализм был викторианским «способом ухода от суровых социальных реалий экспансивного индустриального капитализма», который доминировал во всех аспектах жизни общества с 1830 по 1870 год261. Эти техники избегания реального мира и отказа от него создавали идеальные условия, в которых чахотка могла быть вознесена до статуса культурного символа в форме «мифа об ангельской туберкулезной женственности», повсеместно встречающегося в викторианской литературе и обществе в качестве идеала женской чувствительности262. Начиная с 1830-х годов сентиментализм стал влиятельной силой в культуре среднего класса, не сочувствовавшего образу поэтов-романтиков и идее болезненного мужского творчества. Эти концепции, как и романтические идеи страдания ради гения, ассимилировали черты, которые в девятнадцатом веке все чаще стали считаться исключительно «женскими».

5.1. Семья в гостиной за вечерней молитвой. Гравюра Уильяма Холла с картины Эдварда Прентиса. Ок. 1846

Это изменение было связано с более широкой реакцией на романтические идеалы, поскольку в своих социальных условностях начало Викторианской эпохи приближалось к серьезности и евангелической христианской религиозной морали. Викторианская буржуазия была глубоко религиозной, и евангелизм сыграл важную роль в становлении культуры среднего класса. В начале девятнадцатого века на своеобразное сочетание рационализма и евангельских религиозных принципов оказали влияние романтические образы и идеи. Такое смешение стало возможным из-за базовых сходств евангелизма и романтизма, поскольку оба движения основывались на личной идентичности. Несмотря на такое соответствие, произошел отход от романтического представления о том, что «нравственные чувства» должны культивироваться и совершенствоваться индивидуально. Вместо этого возобладала идея, что определенную роль в развитии и укреплении моральных устоев должно играть общество263. Идеал, вокруг которого выстраивалась повседневность среднего класса, был прочно укоренен в приверженности дому и определял соответствующее положение и занятия как мужчин, так и женщин, чьи роли в значительной степени определялись религиозной идеологией и практикой264.