Чахоточный шик. История красоты, моды и недуга

Переопределение приемлемых ролей для женщин и мужчин произошло в начале девятнадцатого века — тогда же укрепилось понимание того, что считается подходящим для каждого гендера265. Эти все более влиятельные представления опирались на развивавшуюся философию, в центре которой стояла семейная жизнь, и определявшую, что физически и нравственно подходит для каждого пола исходя из соответствующей сферы действия и влияния266. Риторика девятнадцатого века о раздельных для двух полов сферах включала идею о том, что женщины по своей природе нежны, эмоциональны и религиозны, в то время как мужчины умны, энергичны и прагматичны. Евангелическое возрождение сыграло роль в повышении ценности домашнего хозяйства, в результате чего женщины заняли домашнюю сферу в роли добродетельных «ангелов», которые давали утешение и нравственное руководство своим мужьям и детям. Гендерно обусловленные границы, как правило, высвечивали независимое здоровое мужское тело как центральный компонент рабочего мира и как фундаментальный атрибут респектабельной мужественности. Респектабельная женственность, напротив, была связана с физической слабостью, домашним хозяйством и зависимостью267.

В начале Викторианской эпохи создавался женоподобный образ поэтов романтизма в силу того, что они ассоциировались с повышенной чувствительностью и туберкулезом. Данная ассоциация усиливалась по мере того, как болезни чувствительности все чаще становились прерогативой женщин как в медицинском, так и в социальном толкованиях. Эти представления прочно утвердились к 1843 году, когда леди Морган рассказала о болезни своего брата и сослалась на знаменитый комментарий Байрона о том, как выглядеть интересно при чахотке268. В письме к племяннице она сообщала: «Твой дядя совершенно выздоровел от очень тревожащей болезни, но все еще более «бледный, кроткий и интересный», чем, в силу своей неромантичности, я хочу его видеть!»269 Литературные конвенции все больше переплетали идеи о женской чистоте с чрезмерной чувствительностью, и эта связь получила развитие в медицинских, драматических и художественных произведениях. Авторы, поддерживавшие феминизацию чувствительности, конструировали образ чахоточных женщин как рефлексивных сентиментальных существ и пассивных героинь. В Викторианскую эпоху репрезентации туберкулеза вращались вокруг женственности как в медицине, так и в литературе270. Феминизацию чахотки и свидетельства ее влияния можно увидеть в менее лестных репрезентациях Китса в 1840-х годах. Например, в статье 1848 года описан случай, когда женщина встретила поэта на костюмированном балу. Реакция автора сильно отличалась от реакции обозревателей эпохи романтизма.

В те дни сцена была менее дикой, чем она казалась сейчас. То была не только поэтическая эпоха <.. > но в определенных кругах преобладало поэтическое пижонство, делавшее такую сцену более понятной и менее экстравагантной, чем она кажется нам. Вид Китса у ног пастушки, казалось, очень отчетливо представлял вялого, слабого, чахоточного поэта, которого можно «отправить к праотцам одной статьей». Размышляя о его ранней смерти, его слабых легких, постоянном повторении «беспамятства» и «обмороков» в его стихах, а также всемирно признанной истории о том, что Quarterly Review приблизил его конец, — мы не могли не представить его себе как человека, способного поддаться любым безумным формам тщеславия и которому недоставало самой сути величия — мужественного разума и мужской силы271.

С сентименталистской точки зрения чахоточный мужчина больше не рассматривался как человек, которого нужно приукрашивать; скорее, эти бывшие герои изображались довольно женоподобными272.

Будучи заболеванием, в значительной степени обусловленным эмоциями и чувствительностью, проявляясь у мужчин, чахотка приобретала негативные коннотации и все чаще описывалась как обладающая феминизирующим влиянием. Туберкулез по-прежнему считался продуктом слабости и возбудимости нервной системы, но вместо того, чтобы маркировать интеллектуальную одаренность, он символизировал слабость и хрупкость, присущие женщинам. Чрезвычайная чувствительность оставалась продуктом чрезмерно возбужденной нервной системы, но все чаще рассматривалась как результат отсутствия контроля и избыточной эмоциональности. Таким образом, была создана связь между чувствительностью, вызывавшей туберкулез, и склонностями, которые явно рассматривались как женские. В силу этой ассоциации викторианские женщины не только легче становились жертвами болезни, но и сама болезнь, как свойство женской чувствительности, стала неотъемлемой частью женской идентичности.